Культура как вместилище общественного диалога
Виктор Немчинов

Год культуры в России: нужно ли это экономическому развитию?

Источник: альманах «Развитие и экономика», №10, июнь 2014, стр. 38

Виктор Михайлович Немчинов – кандидат экономических наук, директор Музея исторического сознания Института востоковедения РАН

Несмотря на широко объявленный проходящий сейчас Год культуры, о ней всё еще привыкли думать как о чем-то преходящем. Культура – как, впрочем, и наука, образование, здравоохранение да и агрикультура – отнесена к далеко не приоритетной сфере. Наверное, эта привычка видеть в духовном воспроизводстве, в культуре и ее учреждениях лишь маленькое внешнее украшение и лишнее бремя на бюджетном пироге тянется еще из нашего командно-мобилизационного прошлого, когда по кондовому формационному шаблону всё должно было ориентироваться и подчиняться приращению материального производства ради мощного силового потенциала. Но не в коня корм. Догоняющее, не говоря уже об опережающем, развитие без культуры не вытанцовывается. Приватизация доминирующего вектора развития и вполне успешный переход к обществу развитого консюмеризма никак не сказались на набившем оскомину старом остаточном принципе финансирования культурного строительства. Между тем даже на глобальных инвестиционных рынках качество собственно человеческого капитала, его стабильность, надежность и, стало быть, уровень доверия к культурности управляющей надстройки много важнее горячей денежной доходности страны. Нынче на дворе давно уже иное тысячелетие, где опережающие и фьючерсные векторы мирового развития определяются прежде всего неосязаемым капиталом, востребованностью диалога талантов, мягкой силой и потенциалом духовного лидерства. Так что же для нас культура?

Культура – есть образ жизни общества

Культура – это тот устойчивый конденсат коллективной среды разных этнических групп, что вырабатывает характер жизни людей данного историко-ландшафтного пространства и в конечном счете определяет значимость как отдельной личности, так и всей страны. Именно поэтому для внешнего мира все мы повсюду воспринимаемся одинаково, были и остаемся русскими, хотя и стали обладателями самых разноцветных постсоветских паспортов. И действительно, русская культура – а не русский газ или нефть – в любой самой долгосрочной перспективе составляет наше подлинное богатство. И сегодня – а вернее, еще вчера – речь надо вести о том, как научиться черпать и приумножать это культурное богатство нашей цивилизации в целом, если принимать во внимание мышление, язык и другие слои сознания человека. А учитывая новые коммуникативные формы общения ХХI века, нужно учиться дерзко переходить от культуры локальной полезности к культуре достоинства и планетарного жизнетворчества.

Разумеется, историческая динамика материальной и духовной сфер жизнедеятельности воплощается по-разному, хотя на постоянное поступательное движение к светлому будущему ни там, ни тут автоматически уповать не приходится. Мы прошли эпохи собирания и разбазаривания своей культуры и своего экономического потенциала, дорого заплатив за понимание того, что экономика и культура сделаны всё-таки из разного теста и одним аршином, ну, никак не могут измеряться. Как оценивать прогресс экономики мы, вроде бы, слегка разобрались, хотя и тут нелишне вспомнить призыв Дмитрия Менделеева: «Нам особенно нужны хорошо образованные люди, близко знающие русскую природу, всю нашу действительность, для того чтобы мы могли сделать самостоятельные, а не подражательные шаги в деле развития своей страны». Применительно же к культуре говорить о желательности превращения ее в экономического донора мне кажется предельно безнравственным. Так чем же измерять ее действенность? Думаю, это надо делать нетривиально, правда, войти в смысловое пространство культуры, не сбросив груза суеты и ведомственной повседневности, отнюдь не просто. Поэтому позволю начать со своего краткого определения: культура – это вместилище диалога. Вы спросите, причем тут диалог, и я отвечу: диалог – это единственный выработанный человечеством универсальный ключ к окультуриванию. Диалог воплощает медианный путь, не позволяя впадать ни в пучину одичания, ни в зияющие высоты высоколобого превосходства над людьми, потому что только диалог с другим и с самим собой дает человеку надежду на личное достоинство, на обретение полноты любви и смысла жизни. Опасны чреватые впадением в антикультуру неспособность, неготовность или нежелание вступать в диалог. Достаточно вспомнить пресловутое «моя хата с краю», когда мы сознательно выключаем свою иносубъектность. У англичан есть для этого похожее специальное понятие, относящееся к негативной экологии души: «Включить слепой глаз». В отечественной мысли Дмитрий Лихачев ввел понятие культурной экологии, обосновывающее необходимость борьбы за взаимосвязанное единство природных основ человеческой жизнедеятельности, социальности, художественного творчества и духовного опыта в истории народов и культур. venus-escort.ch

Слои культурного сознания и антикультура

Мир вне диалогической парадигмы культуры обречен на самопожирание, он оказывается погруженным в антикультуру ненависти, зависти, конкуренции, в «культуру» войны, агрессивности, превосходства и насилия. Насилия над природой, над теми, которых мы не впускаем в свой мир, включая и насилие над Богом. Это перевернутый мир рабов и потребителей. Поэтому меня не устраивает то определение культуры, которое предлагает нам «Википедия»: «В основном под культурой понимают человеческую деятельность в ее самых разных проявлениях, включая все формы и способы человеческого самовыражения и самопознания». Самовыражаются на заборах, а уж антикультурных проявлений человеческой деятельности в мире не занимать. Так, например, толпа в принципе находится вне культуры и, довольствуясь симулякрами сознания, всегда пребывает в состоянии посредственности. Редуцированный тип интерсубъектности массы, поскольку человеческому существу необходимо чувствовать принадлежность к «Мы», слипается с теми случайными «Ты», которые толпу образуют, и не идет дальше усиления стадного чувства. В толпе человеческий интеллект каждого отдельного субъекта выключается. Ключевым понятием, включающим индивидуальное сознание, будет диалог. Обычно за диалог принимают параллельные монологи, сдобренные политкорректными паузами для чередования реплик. Но это лишь коммуникативный ритуальный обмен, театрализующий искомую принадлежность к «Мы». Диалогичность, лежащая в основе культуры, всё же иная. Культура же начинается с бескорыстного интереса к другому и, порождая нашу субъектность, лежит в основе всякой талантливости, в способности брать на себя ответственность за ближнего. Оставаясь людьми, то есть существами, способными в отличие от животных к творчеству, мы не можем выйти из напряженности всеобщего культурного поля, определяемого искусством, которое перетекает в процессе создания произведения внутрь художника – и в полученном результате, доступном общению, через диалог начинается обратное движение вовне. В таком интерактивном по своей сути культурном пространстве качество активно работающего сознания постоянно возрастает. Включенные же антикультурой симулякры сознания напротив активно его затуманивают, снижают его уровень, предлагая под видом нового уже переваренные редуцированные культурные отходы. Отличие первого от второго в нередуцируемости сознания – этого главного свойства разума. К сознанию, обретающему свободу в культурном пространстве, в отличие от нерассуждающей потребительской психологии толпы, редуктивные объяснения неприменимы. Почему? Потому что подлинно человеческое (нестадное) переживание отличает способность слушать свой внутренний голос. Внутреннее отношение человека к другому и к миру может быть нерелигиозным. Но внутренний диалог с необходимостью означает присутствие некоего сверхличного измерения индивида, и голос этого идеализированного собеседника, голос совести, голос исторического прототипа, захватывающего воображение героя или просто любимого человека, жизненно важен для нашего самосознания. Мы слышим его от первого лица, оставляя за ним роль своего другого «Я». Возникает слойка. И эта личностная слойка живет вне бытового времени в пульсирующем пространстве культуры. В ней также присутствуют первый человек и «Я». «Я» и другие – третий, четвертый… и еще многие, через которых определялось когда-то мое «Я», а это прежде всего родители и близкие – те, которые помогали мне вылепить лучшее в себе.

Намеренно вводя определение «слойка» применительно к сознанию, я делаю отсылку к сахаровской идее термоядерной конструкции с ее чудовищной взрывной способностью. В слойке нашего сознания смяты многие слои, часть из которых уже ушла в бессознательное, а часть еще проявится в будущем в виде судьбы. Дэвид Чалмерс характеризует сознание как «субъективное качество опыта», не уточняя, чей именно и какой опыт он имеет в виду. А это, на мой взгляд, главное. Я вижу, как гасит личностное сознание массовая культура. Каждый читатель еще в детстве прошел через негативную ломку сознания коллективом, командой, а точнее – стаей сверстников, пытающихся навязать новичку сознание раба. Того самого раба, которого потом приходится по капле выдавливать из себя. Чуть комфортнее чувствует себя сознание потребителя, уже способное на диалог в «полразговорца» с тем, из чего можно извлечь для себя удовольствие. Но в части каждого из нас – отрытой культуре – живет, пусть непроявленное, сознание творца, готового уйти за горизонт познанного. Интенциональность внутренней ментальной жизни в пространстве культуры крайне важна. От нее зависит интенсивность работы сознания, которое в противном случае может и не сопрячь восприятие, мышление, действие и осознанное понимание того, что с нами происходит. В этом диалогическом сопоставлении норм соотносительности культура всегда медиационна и потому целительна для общества. Этим надлежит измерять ее эффективность. Полагаю, что культура действенна лишь в меру ее диалогичности. Тогда она начинает выстраиваться в направлении определенной перспективы – в достаточной мере светлой, зачастую сводящейся скорее к ощущению, что завтра мы сделаем наш мир немножко лучше. То есть сама по себе перспектива – это ожидаемая реальность, предвкушение этой самой реальности и движение в сторону ее воплощения, которые здесь во многом совпадают. Этим и определяется искомая в диалоге связь между прошлым, настоящим и будущим. Через этот вектор формируется наведенность общественного сознания, его устремленность к космосу наших субъективных ощущений, переживаний и эмоций. И как у двуликого Януса – одновременно ностальгическая обращенность к минувшему. Не потому ли – а именно, в силу присущей человеческой природе инерционности – нам часто кажется, что расцвет культуры – это удел безвозвратного прошлого? Кстати, точно такими же ретроспективными оказываются обозначение и идентификация сложившихся культурных стилей. Ведь романтизм, классицизм, барокко, готика, «серебряный век», эпоха русского авангарда обретают свои имена уже после того, как уходят в историческое небытие. И эти имена есть не что иное, как результат осмысления задним числом некой реальной вехи в культурной жизни социума.