Особо следует поддержать авторов в их стремлении защитить наше национально-культурное единство от наиболее разрушительных атак современности: «Представляется целесообразным включить в разрабатываемый документ тезис об отказе от принципов мультикультурализма и толерантности. Сохранение единого культурного кода требует отказа от государственной поддержки культурных проектов, навязывающих чуждые обществу ценностные нормы». Браво! И даже добавить нечего.
Как видим, авторы «Основ» создали документ, целиком и полностью соответствующий одной из главных задач русского движения. Правда, они замахиваются даже на большее: консолидировать на базе русской культуры не только все субэтносы русского этноса (нам-то этого было бы вполне достаточно), но и все российские этносы вообще. Они акцентируют: «При проведении государственной культурной политики приоритет должен отдаваться подчеркиванию культурного единства народов России, а не различий национальных культур». Что из этого выйдет, я тут не сужу, но сам принцип вызывает понимание и симпатию, поскольку подобное культурное единство способна обеспечить в нашей стране только собственно русская культура, никакая другая.
Итак, перед нами – великий зачин. Во что он разовьется – вскоре будет видно. Пока что нам демонстрируют похвальную решимость государства взять на себя, наконец-то, величайшую ответственность за сохранение нашей – русской – национально-культурной идентичности.
Что ж, она, бесспорно, нуждается в защите как от разрушительных веяний с Запада, так и от внутренней червоточины. Авгиевы конюшни отечественной культуры за четверть века преисполнились нечистотами сверх всякой меры. Работы по их очистке предстоят немалые. Хватит с нас разрушительных «культурных революций» а-ля Швыдкой, всеми силами пытавшихся перелицевать нашу внутреннюю сущность на новый манер. Хватит с нас чужеродных вариантов «России на экспорт» а-ля Константин Эрнст – вроде того, каким порадовали публику организаторы сочинской Олимпиады, когда все художественное достояние России оказалось сосредоточенным в трех одиозных именах: Малевич, Кандинский, Шагал. (И это – лицо нашей Родины?!) Хватит экспериментов с русским языком, который мало того что из живого, сложного, полнокровного всячески норовят превратить в простенький, зато удобный для всех язык межнационального общения, но еще и пытаются навесить ему ярлык не русского, а «российского» языка. (Экспериментальный учебник с таким названием уже выпустили третьесортные политиканы – Алла Гербер, Светлана Ганнушкина и Николай Сванидзе.) А когда поэт Дмитрий Быков, преподающий литературу в школе, заявил с телеэкрана на всю страну, что «Капитанская дочка» Пушкина ничего-де не дает детям, я подумал, что хватит с нас таких преподавателей, неспособных разглядеть в великой повести краеугольный камень русской нравственности.
Итак, пожелаю новым гераклам ума сил и воли для инженерного решения поставленной проблемы – столь же остроумного и верного, какое нашел их предшественник, повернувший воды ближайших рек, чтобы промыть пресловутые конюшни. Уверен, что есть еще в России русская интеллигенция, способная, как те реки, откликнуться на поставленную задачу.
Я же со своей стороны хотел бы поделиться соображениями культуролога и коллекционера, накопившимися за долгую жизнь, чтобы подсказать этим гераклам хоть что-нибудь практически полезное.
О диалектике культуры
Сложный феномен культуры располагает собственным набором диалектических противоречий. «Есть культура и культура», – повторим мы не раз, пытаясь разобраться в этом феномене. Таких противоречий (оппозиций) я насчитываю пять. Скажу о них подробнее, чтобы конкретизировать все те задачи, о которых говорилось выше.
Оппозиция 1. Культура глобальная (общечеловеческая) и национальная. Никто в целом свете никогда не видел «в натуре» таких абстракций, как человек и человечество. Это фиктивные понятия. Тем не менее, поскольку набор функций человека на всех широтах и во все времена более или менее одинаков, философы на этом основании говорят о человеке вообще (общечеловеке) и о человечестве. Предполагается, что любой здоровый нормальный человек характеризуется набором определенных физиологических отправлений, а также способен исполнять и некоторые высшие функции (вера, любовь, познание, творчество, мечты и прогнозы на будущее и др.). Все эти функции несут в себе как общее, так и особенное. Сумма общего образует культуру в глобальном смысле слова, сумма особенного – национальную, локальную культуру. То есть национальная культура – это в основном не «что делаем» (ибо исключения из общего правила редки), а «как делаем».
Спору нет, исключения из «что делаем» бывают очень яркими, значительными и выразительными: например, культ смерти и самоубийства у некоторых народов или уникальная вера в свою религиозную и национальную исключительность у евреев («вот народ, живет отдельно и среди народов не числится», – недаром говорят они о себе) и т.д.
Однако далеко не все народы могут похвалиться такими яркими особенностями своего поведения. У большинства национальные различия в культуре проявляются именно в том, как они исполняют те или иные функции. К примеру, в Китае с давних пор широко использовалась туалетная бумага. Сохранилось письмо VI века, в котором ученый Ян Чжитуй уговаривает своих домашних: «Я просил бы не использовать для туалетных нужд бумагу, на которой начертаны имена мудрецов». А в 1393 году только для императорского двора было заказано 750 тысяч листов туалетной бумаги высшего качества форматом с газетный лист. Между тем в Стамбуле в немыслимо роскошном дворце турецких султанов – Топкапы – туалет великого владыки представлял собой обычную продолговатую дыру в цементном полу относительно небольшого помещения, правда, снабженную смесителем для воды с золотыми кранами для подмывания. О многом также говорит изготовление китайцами фарфоровой посуды еще в то время (VII век), когда весь мир довольствовался в лучшем случае металлом, а то и простой глиной или деревом. То есть все люди поглощают пищу, испражняются и пр., но техническое обеспечение этих функций у разных народов традиционно разное. За ним стоит различие культур, которое мы постигаем путем сравнения. Это различие отражает самые исконные глубины национального своеобразия и проявляется не только в инженерных решениях, в технологиях (в том числе ноу-хау, как бумага или фарфор), но и в принципах и приоритетах всей эстетики. А тут диапазон предельно широк – от выбора материала до композиции и декора в зависимости от религии, мифологии и фольклора (допустим, в сюжетах росписи или вышивки) и т.д.
Ставка на наше национальное своеобразие, на аутентичность, расстыковка с Европой, внесенная самой историей в повестку дня, предполагает культивирование всех подобных отличий: не только придание им витринно-экспортного смысла («матрешки-балалайки»), но и закрепление в быту, для себя. Если глобализация предполагает унификацию всех жизненных процессов, подгонку их под некие единые стандарты, то противоречащая ей национализация должна действовать в обратном направлении. Причем во всех сферах одновременно и параллельно – от русской кухни до церковной архитектуры, от фресок на стенах зданий до миниатюры на мамонтовой кости.
С этой точки зрения, кстати, русские народные промыслы – расписная лаковая посуда и мебель (Холуй, Хохлома, Палех), павловопосадские платки, жостовские подносы, лицевое шитье, резьба по дереву и камню, мелкая пластика и другие виды прикладного искусства – суть бесценный естественный источник нашей культурной идентичности, причем легко возобновляемый при минимальной государственной поддержке. Сегодня народные промыслы крайне нуждаются в подобной поддержке, деградируют без нее (к примеру, павловопосадские платки резко потеряли качество с удешевлением и примитивизацией технологии изготовления).
Задача воспроизводства национальной культуры в эпоху глобализации непроста и, конечно, не сводится к поддержке народных промыслов. Но она решаема. Для этого необходима первоочередная реализация двух целей:
- создание такого господствующего класса (политэкономической и военной элиты), который сочетал бы в себе отчетливое национальное мышление с высокими эстетическими запросами;
- воспитание художественной элиты, национальной по духу, но высококвалифицированной в плане мастерства, ремесла.
Этим двум целям лучше всего соответствует если не полная автаркия, то максимальная изоляция страны. Идеальный пример – Япония, которая самоизолировалась при сёгунах Токугава без малого на триста лет. И затем, предельно выварившись в собственном соку и превратившись в глубочайше национальное и традиционное общество, явилась миру в ходе революции Мэйдзи как страна, способная придать японское национальное своеобразие любому мировому достижению, любому продукту. Япония, пройдя через автаркию, стала предельно самобытным национальным государством, что не помешало ей встать на один уровень с самыми развитыми странами мира.
Особенно должен подчеркнуть, что именно в годы изоляции в Японии вызрели оба вида специфически японского искусства, до сих пор служащие визитной карточкой страны и нации: цветная гравюра школы Укиё-Э, а также нэцке. Хотя изобретение первообразцов и того и другого принадлежит, конечно же, китайцам, но именно трехсотлетняя замкнутость помогла японским художникам достичь в каждом из них величайшего сосредоточения духовных сил и этнического своеобразия своего народа.
Не могу не добавить, что вынужденная изоляция русских от внешнего мира в четверть тысячелетия при татарском иге также способствовала русскому духовному сосредоточению, отразившемуся как в литературе, так и в архитектуре и живописи. Именно в результате этой относительной замкнутости (татары контролировали как границы, так и внешние связи Руси) русские и стали своеобразным народом, не принадлежащим ни Западу, ни Востоку.
Наконец, напомню в связи со сказанным давно известное: интерес представляют и внимания достойны именно и только самородные национальные культуры, а вовсе не воображаемая культура «глобального человейника» по Зиновьеву. Как никому не нужен и не интересен «человек вообще» – вместо конкретных друзей, родных и близких или даже любимых героев книг.
Оппозиция 2. Культура и цивилизация. Широко известная оппозиция, подробно останавливаться на ней вряд ли имеет смысл. Она отчасти пересекается по смыслу с оппозицией 1, поскольку зачастую цивилизация осмысливается как сфера технократического обслуживания биологических функций человека, в то время как собственно культура устремлена к духовным функциям, привязана к ним. Поэтому считается, что цивилизация по самой своей природе тяготеет к глобальному универсализму, в то время как культура более национально-консервативна.
