Однако культура в широком смысле слова, которая не сводится к исключительно материальному миру, говорит не только языком технологий, но стихотворной строчкой, фрагментом рассказа, мелодией песни, фильмом, образом на холсте. Культурная политика проблематизации – это проявление через художественный материал всех видов искусств самообраза гуманистического человека, обладающего новыми возможностями развития и новыми духовными сверхспособностями. Поэтому важнейшим полем конкуренции различных стран и цивилизаций в области метакультурной метаполитики является борьба за самообраз будущего человека – человека Razvitie, – соединяющего в себя творческую личность и святого. Человека, обнаруживающего новые возможности, и человека, жестко следующего традиции и ее ценностям. Проектировщика, поэта, художника, с одной стороны, и неуступчивого традиционалиста, религиозного деятеля – с другой.
Поскольку развитие совершают живые личности, антропология Razvitie на порядок конкретнее социологии развития и экономики развития. Этот самообраз человека Razvitie, растущий из часто невыявленного будущего, определяет уже сегодня цивилизационную идентичность. А потому основное кредо метакультурной метаполитики может быть выражено следующим утверждением: важнейшей притягательной силой обладает образ и самообраз человека будущего, развивающегося человека и человека, включенного в планетарные практики Razvitie.
На фоне событий на Украине живой самообраз человека практик Razvitie требует демонстрации пассионарности. Эта пассионарность была проявлена русским населением в юго-восточных областях Украины и Крыму в виде самоорганизации населения, взявшего власть в свои руки без указки Кремля. Пассионарность самоорганизовавшегося населения на юго-востоке Украины и российского населения, сопереживающего русским и украинцам, выступающим против киевской хунты, опережает пассионарность официальной власти в России. Официальная власть получила аванс от пассианарного населения.
Власть, чтобы стать пассионарной, как значительная часть пробуждающегося русского населения, должна обратиться к народу с цивилизационной идеологией Razvitie, являющейся основой долгосрочного прорывного творчества. Эта идеология Razvitie должна иметь мировоззренческую личностную форму, опираться на важнейшие ценности, образующие основу цивилизационной идентичности. Плацдармом формирования подобной идеологии должно стать новое постливановское Министерство образования. Без освоения молодым поколением цивилизационной российской идентичности как основы пассионарности и служения Россия обречена. Другое дело, что эта идеология должна быть усвоена не в виде пропагандистских клише, а в проблемной форме на основе самоопределения.
Но аванс, предоставленный пассионарным населением власти, не может длиться долго. Его надо оправдывать, демонстрируя населению, которое уже становится народом, опережающую его ожидания стратегию власти. Маховик сознания русского народа – который уже не безмолвствует, как в «Борисе Годунове», – в социальных сетях, посвященных сжиганию заживо людей в Одессе или убийству медсестры под Славянском, раскручивается все быстрее. Путин, присоединивший Крым, вынужден отвечать на вопрос, чем его ближайшее окружение отличается от финансово-олигархических кланов Украины, Великобритании, США, Голландии. Ответ на этот вопрос тем более важен, что именно мировой финансовый олигархат (то есть учителя и покровители Кудрина, Дворковича, Чубайса, Ясина) перевербовал украинских славян, говорящих по-русски, и спровоцировал их на убийство их пророссийски ориентированных сограждан. Почему захват Крыма – это не борьба одного финансового национализма (украинско-американского) с другим (например, русским)? Русскому национализму, самому неприкрыто почвенному, самому сострадающему каждой русской генетически чистой слезинке, также потребуются космополитические деньги, которые не пахнут и бегают по всему земному шару и всем офшорам. И разве не космополитические деньги превращают чувство крови и почвы сначала в национальный капитализм, а потом в фашизм? И в этой точке бессубстанциальный финансовый олигархат и почвенный национализм соединяются всегда.
Что мы собираемся делать, помимо приносящих быструю прибыль стрип-баров и казино в Крыму? Что мы собираемся строить на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, помимо нефтепроводов и газопроводов? Вот вопросы к окружению Путина.
Ведь отрезание России от Европы путем создания хаоса на Украине просто побуждает вкладывать деньги в Америку, поскольку «долларовый мир» трещит по швам. Поэтому окружение Путина должно предлагать проект, который в несколько раз выгодней, чем бумажные treasuries и экологическая катастрофа shell gas, уничтожающая артезианские источники воды. Но выгодней в долгосрочной перспективе – а не по законам финансовых спекуляций. И здесь окружение Путина должно продемонстрировать не гарвардскую выучку финансовых игроков, а способность к долгосрочному планированию. Этот образец долгосрочного планирующего виˆдения и есть метакультурная метаполитика, или культурная политика проблематизации, выводящая за рамки финансовой и цивилизационной катастрофы. И здесь же возникает вопрос, почему у нас нет ни одного русского фильма про финансовый кризис в США и стремление финансовой элиты переключить внимание населения своей страны на убийство иранцев, афганцев, ливийцев, а сегодня – украинцев?
Рис. 1. Четыре типа культурных политик
Но если зациклиться только на культурной политике проблематизации, выявляющей неопределенный образ человека будущего, это может поставить под угрозу ценностную определенность общества. Поэтому прорыв в метакультурной метаполитике должен сменяться культурной политикой консервации, ужесточающей твердую конструкцию непротиворечивых ценностей. Таким образом, в области культурной политики возникает цикл спирали, который может быть показан схематично, когда культурная политика консервации (1) должна быть заменена политикой самоопределения (2), политикой преобразования (3), а затем – политикой проблематизации (4) (см. рис. 1, 2).
Рис. 2. Четыре типа культурных политик, группируемых в цикл
На приведенных рисунках обозначен один цикл-такт реализации культурной политики, обеспечивающей трансформацию общества и власти. Затем данный цикл может повторяться снова, но уже на новом уровне ценностной организации общества в соответствии с другими принципами действия власти. Таким образом, возникает спираль культурной политики в обществе, когда культурная политика как важнейший оператор может быть вписана в трансформацию и развитие общественной системы.
Фактически динамическая культурная политика должна представлять собой спираль, повышающую организацию общества.
Какая культурная политика нам нужна?
Возможны разные способы движения по данной схеме. Например, последовательное движение от начала в конец или сразу мысленное забегание в конец – и оттуда возвращение в начало. Забегание в конец предполагает ответ на вопрос: что может предложить Россия всему миру и всем нациям, какую притягательную позицию она может занять по отношению к другим странам и цивилизациям? Собственно эта культурная политика проблематизации потом может быть закреплена в культурной политики консервации.
Подобные вызовы в пространстве актуальной бесконечности и глобальной неопределенности могут соотноситься только с одной вестью – вестью спасения, адресованной и конкретному человеку, и всем народам и странам. Именно весть спасения как способ преодоления смерти в каждом акте поведения и действия определяет ценность любой культуры и любого произведения культуры. Эта мысль русского философа Владимира Соловьева является определяющей для оценки любых произведений культуры.
Акт спасения не может быть отложен на неопределенный срок, когда сначала предполагается сделать что-то предварительное, промежуточное, а уж потом заняться спасением. Акт спасения связан с расширением пространства жизни уже сейчас, в данный момент, и он переживается и воспринимается непосредственно. Именно акт спасения как способ преодоления смерти раскрывает смысл предметов культуры. Поэтому не может существовать абстрактной надрелигиозной культуры. Наделение тех или иных продуктов социальной деятельности статусом высших культурных ценностей и образцов для благоговейного подражания и почитания не означает их безусловную спасительную ценность для человечества. Поскольку культура, понимаемая подобным образом, может быть формой утверждения смерти и резкого сужения пространства жизни. Для своей оценки продукты и произведения культуры обязательно должны быть соотнесены с актом спасения в данной конкретной ситуации. Никакой якобы общепризнанный культурный авторитет не может считаться значимым вне соотнесенности с актом спасения.
