Если первый проект коммунистической утопии – это «Туманность Андромеды» Ефремова, то следующей комплексной моделью коммунистического общества стал «Полдень, XXII век» Стругацких. Но обе эти модели, став наиболее известными, вовсе не являются единственными. Кроме активно работавших представителей фантастики «ближнего прицела» (которая занималась популяризацией научно-технических достижений, концентрировалась на ближайшем будущем и отличалась довольно слабой проработкой собственно литературных образов и их внутреннего мира), то есть Александра Казанцева, Георгия Гуревича, Александра Шалимова, которые сумели приспособиться к новым требованиям, и уже давно специализировавшегося в фантастическом политическом памфлете Лазаря Лагина, а также «отца» новой научной фантастики Ивана Ефремова, на переломе 50–60-х дебютировала многочисленная плеяда новых авторов: Георгий Мартынов (1955), Генрих Альтов (1961), Илья Варшавский (1964), Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов (1961), Север Гансовский (1963), Геннадий Гор (1961), Ариадна Громова (1962), Анатолий Днепров (1962), Михаил Емцов и Еремей Парнов (1964), Валентина Журавлева (1960), Ольга Ларионова (1965), Владимир Михайлов (1962), Игорь Росоховатский (1962), Владимир Савченко (1959), наконец – Аркадий и Борис Стругацкие (1958), ставшие лидерами этого движения. В эти же годы впервые в советской научной фантастике появились профессиональные литературоведы и критики, для которых она стала объектом постоянного и довольно длительного интереса: Кирилл Андреев, Евгений Брандис, Владимир Дмитриевский, Анатолий Бритиков, Юлий Кагарлицкий, Борис Ляпунов, Всеволод Ревич, Юрий Рюриков.
Это новое поколение, оставаясь под впечатлением от фактов, революционизировавших науку и технику, проявляло интерес и к общественно-политической проблематике. Однако мир коммунистической утопии никогда не сформировался бы в советской фантастике и никогда не обрел бы такой популярности, если бы не ясно выраженные голосами критиков и совпадавшие с кампаниями XXI и XXII съездов КПСС пожелания партийного руководства: пишите о коммунизме, представляйте коммунистическое будущее. Причем ни в руководстве страны, ни среди читателей, ни среди писателей никто изначально не считал эту тему фантастической – напротив, она соответствовала всем требованиям соцреализма.
На этой волне в советскую фантастику вошли и Стругацкие. Их первые работы появились еще в конце 50-х, и писатели выглядели одновременно и непосредственными учениками, и в то же время оппонентами Ефремова. Начав писать в духе фантастики «ближнего прицела», они вскоре отказались воспринимать жанр подобного рода литературы в качестве сугубо инструмента для пропаганды научных достижений. В СССР они стали первыми, кто начал трактовать фантастическую форму не как цель, а как способ преподнести свои идеи. Американский писатель-фантаст Харлан Эллисон предложил новую разновидность научной фантастики называть не научной фантастикой, а фантастикой размышлений. Сами Стругацкие называли ее философской фантастикой. Можно сказать, что проза Ефремова и Стругацких задала две основные стилевые и содержательные линии в советской фантастике второй половины XX века: с одной стороны, литература ответов, глобальных прогнозов в отношении будущего – преимущественно социального плана, а с другой – литература вопросов, оригинальных предположений, гипотез, берущих начало в настоящем, отличающихся философским подходом к осмыслению действительности.
Согласно опросу, проведенному издательством «Молодая гвардия» во второй половине 60-х среди читателей советской фантастики, 53 из 112 любителей фантастики были старше 20, но моложе 40 лет, то есть относились к категории активно работающих и развивающихся людей. 37 человек имели среднее образование, а 38 – высшее. Преобладали люди с городскими профессиями. Читателей интересовали «идеи, выдвинутые не только для развития сюжета», и проблемы «философско-социального направления». Наряду с морально-этической тематикой читатели высказывали желание увидеть в фантастических произведениях «этапы формирования коммунистического общества в ближайшее после окончания закладки социалистического фундамента время». Среди наиболее популярных произведений называли «Туманность Андромеды», «Сердце Змеи», «Лезвие бритвы» Ефремова и «Трудно быть богом», «Хищные вещи века», «Далекую радугу», «Улитку на склоне», «Понедельник начинается в субботу» Стругацких.
Буквально в то же самое время Клубом любителей фантастики МГУ был проведен другой – более репрезентативный – опрос, в котором приняли участие 304 студента (группа «С», или «студенты») МГУ, ЛГУ и Владимирского педагогического института (естественные факультеты), 215 представителей московской и ленинградской интеллектуальной элиты (группа «И», или «интеллигенция»), а также 185 школьников (группа «Ш», или «школьники») разных городов (100 человек из двух школ Москвы, 30 – из Ленинграда, 30 – из села Селижарово Калининской области, 25 – из поселка Вигим Якутской АССР). Средний возраст группы «Ш» был 15 лет, «С» – 20 лет, «И» – 32 года. Анкеты заполнили также 36 писателей-фантастов из Москвы, Ленинграда, Киева, Баку, Калининграда и Свердловска («литераторы», или группа «Л») и 33 московских и ленинградских критика, журналиста и редактора, занимавшихся фантастикой («журналисты», или группа «Ж»). По результатам опроса самыми популярными среди читателей оказались Лем, Стругацкие, Брэдбери, Азимов и Ефремов (опрос проводился не только по отечественной, но и по иностранной фантастике) – все перечисленные авторы писали не научно-техническую, а философскую фантастику. А наиболее популярной книгой все возрастные группы опрошенных назвали «Трудно быть богом» Стругацких.
Опрос также показал, что в каждой из пяти групп не менее трети проявляли интерес к научной фантастике и следили за ее новинками. Большинство читателей групп «С» и «И» считали, что отечественной фантастике недостает смелости в постановке общественных проблем, предвидения социальных последствий развития науки, что говорит об интересе к остросоциальной фантастике. 16 процентов школьников, 56 процентов студентов, 60 процентов представителей интеллектуальной элиты, 70 процентов литераторов и 64 процента журналистов искали в фантастике прежде всего размышления о тех последствиях, преимущественно социальных, к которым приведет научно-техническое развитие. 30 процентов школьников, 38 процентов студентов, 41 процент интеллигентов, 53 процента литераторов и 54 процента журналистов искали в фантастических произведениях изображение будущего, его структуры и социальных проблем. В ответах на вопрос «Кто ваши любимые писатели-фантасты?» Аркадий и Борис Стругацкие занимали второе место во всех возрастных группах, кроме группы «Ш» (четвертое место).
Авторы опроса вывели формулу коэффициента читательского восприятия романов в зависимости от количества прочитавших книгу, количества тех, кому она особенно понравилась или не понравилась, где 50 означало равное количество отрицательных и положительных оценок. Мнение о различных произведениях Стругацких колебалось от 73 до 81, причем по Москве – от 77 до 85.
То есть интересы читательской аудитории в 60-е годы в СССР всё более обращались к фантастике философской или утопической, хотя эти темы отчасти выглядели навязанными редактурой (64 процента представителей группы «Ж» хотели видеть фантастику социальной, изображение же будущего в романах хотели видеть 53 процента писателей, 54 процента журналистов или редакторов и только от 30 до 41 процента читателей по разным группам). Читателей же в первую очередь привлекала «логика раскрытия тайны» – 50 процентов среди школьников, парадоксальность и неожиданный взгляд на привычные вещи – среди студентов и интеллектуальной элиты (соответственно 70 процентов и 62 процента). Но на вопрос «Чего недостает современной фантастике?» более половины опрошенных по каждой группе (кроме школьников) ответили: «Смелости в постановке общественных проблем» («Ш» – 14 процентов, «С» – 42 процента, «И» – 58 процентов, «Л» – 72 процента, «Ж» – 70 процентов). sexlocals
Таким образом, по мере вхождения советского общества в 60-е годы с их новой социально-политической повесткой и возросшим уровнем жизни, в том числе не только материальным, но и образовательным, увеличивался новый слой – массовый научный работник. Этот слой и становился носителем философской системы научно-технического романтизма. В основе этой системы находились три столпа: вера в научный прогресс, вера в коммунистическое будущее и стремление к демократическим свободам. Последнее придавало научно-техническому романтизму политический оттенок, превращало его в доступный и легальный способ задумываться и дискутировать о будущем социалистической системы в стране. Жанровой формой научно-технического романтизма стала советская социальная фантастика, а его ведущими мыслителями – Аркадий и Борис Стругацкие.
Но особо нужно подчеркнуть, что эта яркая и ставшая знаменитой советская научная фантастика, по форме являясь топовым сверхмодным жанром, была гораздо боˆльшим началом, нежели просто феерическое явление 50–60-х годов. Она была лишь фоном и конкретно-историческим проявлением политико-философского феномена, который на сегодня остается во многом неосознанным: особого мировоззрения и мироощущения, выступающего одновременно и в качестве политической философии особого типа, и политической культуры – политической философии и политической культуры научно-технического романтизма.
