Исцеление (от) права
Владимир Карпец
Источник: альманах «Развитие и экономика», №14, сентябрь 2015, стр. 134
Владимир Игоревич Карпец – член Союза писателей России, кандидат юридических наук
Перестройка, по словам одного из ея «архитекторов», члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС Александра Яковлева, была заведомым и спланированным «сломом тысячелетней парадигмы». Важнейшей ея составляющей стала «правовая реформа». Формально была провозглашена «демократизация советского права», а фактически произошла ломка всей правовой системы: «советское право» за несколько лет исчезло. Но далеко не только оно. Что взамен?..
В теории государства и права существует понятие рецепции права. Это, согласно «Юридическому словарю» 1953 года издания, «заимствование чужеземного права». Такое заимствование «происходит в тех случаях, когда чужеземное право является значительно более развитым, чем право заимствующей страны, и соответствующим в большей или меньшей степени общественным отношениям данной страны, интересам господствующего в ней класса». И далее уточнялось, что «наиболее широко происходила рецепция римского права в Западной Европе в XII–XVI веках», а «отдельные случаи» заимствования «известны в настоящее время. Так, в некоторых восточных странах (Турция и др.) отдельные кодексы представляют собой более или менее точную копию кодексов той или иной европейской страны». Здесь крайне важна установка на то, что «европейское» всегда заведомо выше, чем «местное». А ведь это 1953 год. Еще послевоенная «золотая осень»… Даже и тогда?
В Европе первые опыты заимствований из римского правоведения приходятся на VI век. Рецепирование проходит несколько стадий, и в конце концов в XII веке германский император Фридрих Барбаросса назвал римское право «всемирным правом». В XVI веке его называли «писаным разумом» и «юриспруденцией, висящей в воздухе». В XIX веке юрист Моддерман назвал его «правом общим, высшим и научным». С этого времени начинается агрессивная экспансия не только римского, но и вообще европейского права как часть также и мировой европейской экспансии, начатой еще Каролингами в VIII-IX веках.
Марксизм был также одной (хотя и уже поздней) из форм той же самой экспансии, и естественно, что советские правоведы, выступавшие «под знаменем марксизма», не могли не признавать любую рецепцию «прогрессивной». В этом состояла глубочайшая системная ошибка, сделавшая советскую правовую науку по сути безсильной и открывшей дорогу «правовым реформам» конца прошлого столетия.
«Слом парадигмы» был запланирован еще задолго до перестройки. Более того, не просто запланирован, а заложен. Ему открыла дорогу сама же официальная идеология СССР – марксизм – как часть «западного проекта».
Нелли Гридчина в своей диссертации «Развитие теории правового государства в отечественной юридической науке 60-х гг. XX в. – начала XXI в.» пишет: «С принятием 12 декабря 1993 г. Конституции РФ в развитии российской теории правового государства наступил новый этап, для которого характерна рецепция либеральной западноевропейской доктрины правовой государственности. Эта рецепция означает восприятие всех основных положений доктрины правовой государственности и, таким образом, изменение всей парадигмы государственно-правовой и политико-правовой теории».
Всё начиналось как введение формулы о приоритете международного права над национальным. Надо иметь в виду, что впервые она вошла в конституции государств, потерпевших поражение во Второй мировой войне, – Италии 1947 года, Японии 1947 года, ФРГ 1949 года. А в 1993 году и Россия была окончательно присоединена к побежденной стороне. В докладе Бориса Ельцина о проекте Конституции, опубликованном 10 октября 1993 года, было официально объявлено, что «проект прошел экспертизу за рубежом».
Но уже в признанной Советским Союзом «Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН» (1970 год), были сформулированы «семь принципов международного права», среди которых, с одной стороны, «невмешательство во внутренние дела», с другой – «всеобщее уважение прав человека». Одно дезавуирует другое. Если права человека первичны, то всякое вмешательство во внутренние дела государств заведомо является оправданным и всё дело только в том, кто провозгласит себя борцом с мировым злом, кто назовет себя условно хоббитом, а другого – орком. Собственно, «британский мудрец» всё расписал заранее.
Надо иметь в виду, что сама по себе система международного права есть явление специфически западное и уходит корнями, с одной стороны, в «авраамический договор» (brith), а с другой – в ius gentium, римское право народов. Правовое учение Джона Локка, Томаса Гоббса и особенно Гуго Гроция, справедливо считающегося основателем современной доктрины международного права, оказалось теоретическим увенчанием всего «средиземноморского» мировоззрения, собственно и являющегося юридическим мировоззрением в подлинном смысле этого слова. В центре этого мировоззрения изначально стоит именно индивидуум, но по мере «обрезания» Божественной вертикали его «права» сами по себе становятся религией. При этом «религия прав человека» уничтожает собственные онтологические, «иудеохристианские» источники. Некоторые удивляются концу «старой Европы». Удивляться нечему.
Для нас же главным переломным рубежом стало подписание так называемого Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1 августа 1975 года – «начало новой главы в истории Европы», по словам тогдашнего премьер-министра Великобритании Гарольда Вильсона. Работу Совещания разделили на три «корзины». Первая «корзина» имела политико-военное измерение и была посвящена прежде всего закреплению итогов Второй мировой войны. Во второй «корзине» рассматривались экономические и экологические вопросы. Третья «корзина», или «человеческое измерение», включала в себя «защиту прав человека» и «развитие демократических институтов» – единообразных для всех. И важные для СССР первые две «корзины» были намертво увязаны с третьей.
Ален де Бенуа в работе «Религия прав человека» писал: «Вера в какое-то “естественное право” происходит последовательно от утверждения о существовании абстрактной “человеческой” личности. В этом мы видим, что идеология прав человека – натуралистическая. От Фомы Аквинского до Клода Леви-Стросса эта идеология предполагает, что существовало или может существовать некое “природное состояние” человека. И целью общества является либо восстановить это состояние (Руссо), либо создать его (Локк). Это убеждение связывает классическое иудеохристианство (католицизм и протестантизм. – В.К.), которое верит в “природный порядок”, с современным рационализмом, который использует в качестве своих аргументов якобы “объективные” факты и якобы “универсальные” законы. Сегодня это так называемое природное состояние ставится выше не только народов, обществ и государств, но и самого конкретного, живого человека в его данности. Человек подлежит уничтожению во имя его прав».
Перед Советским Союзом уже в 1975 году стал выбор – или принять эту «религию» и в конце концов самоупраздниться, или начать выход на более органические пути, или хотя бы твердо стоять на том, что есть. «Летом 1975 года Брежнев подписал Заключительный акт, не очень-то и прочитав, – вспоминал ветеран советской дипломатии профессор Юрий Кашлев. – Однако вскоре документ довольно внимательно прочитали такие деятели, как секретарь ЦК по идеологии Суслов . И сложилась смешная ситуация: за Женеву и Хельсинки Брежнев и Громыко наградили нас, членов делегации, орденами, а затем руководителя делегации Анатолия Ковалева (его помощниками были Валентин Зорин и Лев Менделевич. – В.К.) Суслов включил в “черный список”, вычеркнув его из кандидатов в члены ЦК КПСС и Верховного Совета». Суслова поддержало тогда руководство Вооруженных сил. Надо сказать, что именно Суслов, которого иногда называли «советским Победоносцевым», стремился, с одной стороны, сделать марксистскую догматику формально незыблемой, с другой – лишить ее изначального «левого яда»: Суслову и его сторонникам удалось тогда почти на десятилетия «заморозить» ситуацию – в буквальном, чисто леонтьевском смысле «подморозить Россию».
Напомним: именно Суслову принадлежало определение «реальный социализм», то есть скрытое противопоставление сложившейся на Русской земле партийно-советской системы «идеальному» марксистско-ленинскому социализму, «социализму по книге».
Советская теория права была основана на так называемом юридическом позитивизме: в качестве права признавался только закон. Государство по отношению к праву первично, а само оно – в соответствии с марксизмом – носитель «воли господствующего класса». В русской дореволюционной науке в целом было то же самое – разумеется, за вычетом классового подхода, справедливо поглощаемого историей народа в целом, его верой, культурой, географией, военно-политическим положением. Таким образом, можно рассматривать дореволюционную русскую и советскую теорию внутри одной парадигмы. В целом «советское» продолжало «русское», хотя и заведомо его сужало. Нормальным путем перестройки в области правосознания была бы его «достройка» – от марксизма к историзму.
«Законы, – писал Шарль-Луи Монтескье, – находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Roksa Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и ее климату – холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни ее народов – земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать “духом законов”». Против этого-то «духа закона» (или «законов») была направлена «правовая реформа». И дело, конечно, не в коммунизме, каковой после «контрреволюции» конца 30-х стал лишь внешним оформлением устройства «месторазвития».
Петр Савицкий (1895–1968) применил это понятие к анализу взаимосвязи и целостности социально-исторической и географической сред. «Месторазвитие» – это «географический индивидуум», или ландшафт, аналогичный термину Raum в немецкой геополитике: «Социально-политическая среда и ее территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт. Разумеется, речь идет прежде всего о историко-географички предопределенном единстве природного, исторического, государственно-правового, военно-политического, религиозного, культурного и бытового миров цивилизации, возникшей и совпадающей с территорией Российской империи и почти повторяющей ее территорией Советского Союза».
