Уклады взаимопроницают друг друга, сосуществуют друг с другом синхронно, возникают в виде предпосылок задолго до пика своей волны и продолжают существовать во время пиков волн приходящих им на смену новых укладов. Каждый раз, таким образом, единовременно на одной и той же территории мы имеем дело не с одним укладом, а с их сосуществованием – своего рода «слоеным пирогом». Кроме того, в центре и на периферии страны, понятой как единое экономическое пространство, уклады – точнее, их «слоеные пироги» – почти всегда по понятным причинам будут разниться. Периферия инертна и консервативна. Поэтому там будут встречаться «слоеные пироги» без нового слоя. А в центре будут «слоеные пироги» без старых слоев. Центр всегда тяготеет к инновации как способу решить накопившиеся экономические проблемы радикально, качественным путем. Перекрытие старых технологий осуществляется в центре (или центрах) более радикально, поэтому в «слоеном пироге» укладов центра будут отсутствовать наиболее старые слои. В частности, в городах, особенно крупных, почти всегда отсутствуют доиндустриальные слои.
Вызовы шестого уклада
В шестом укладе число рабочих мест будет сокращаться в разы. Это значит, что в городе окажется много лишних ртов, что приведет к демографическим, а затем, с большой долей вероятности, к социальным и политическим нестроениям. Целые отрасли прежней индустрии канут в небытие, миллионы людей потеряют средства к существованию, и государство окажется один на один с голодной и постепенно звереющей толпой. Как писал Кондратьев: «Социальные потрясения возникают легче всего именно в период бурного натиска новых экономических сил».
Сегодня мы находимся на развилке: либо принять на вооружение демографические методы негативной практической биополитики (депопуляция за счет абортов, контрацепции, стерилизационных программ), чего мы себе не только как православные христиане, но и как патриоты России и нашего многонационального русского народа позволить не можем, поскольку это приведет к демографическому коллапсу и утрате территорий, а вслед за ней – постыдной жизни в резервациях, либо воспользоваться самой ситуацией набирающего силу шестого уклада и трансформировать наш быт. Иными словами – модифицировать уклад.
В ситуации постиндустриального общества у нас есть все возможности вернуться в аграрный уклад на новом витке – с новыми идеями эффективной и малозатратной, а то и – со временем – полностью автоматизированной обработки земли, с новыми энергоресурсными технологиями, Интернетом, новейшим экологичным транспортом.
Деревню у нас долго и систематически убивали весь период индустриализации, когда в городе для подъема производства была нужна рабочая сила. Сегодня часто с ностальгирующими нотками говорят о возрождении русской деревни. Но чтобы возродить деревню, на самом деле не нужно предпринимать никаких волевых усилий, сгонять людей на село методами Мао, расправившегося таким образом с хунвейбинами, или, скажем, проводить насильственную деурбанизацию, к которой утопически призывал в первой трети прошлого века Александр Чаянов. Сама ситуация безработицы, нарастающей в связи с подъемом шестого уклада, сменой средств и способов производства, вытолкнет людей на село, где есть возможность добывать себе хлеб своими руками. И вот тут-то важно этот процесс возглавить и скорректировать, придать объективному стихийному исходу на землю правильный инновационный импульс, чтобы получить на селе рост и развитие, а не прозябание и последующую деградацию. И раз уж мы сослались на Чаянова и его проект по развитию села, выглядевший почти сто лет назад утопически, то сегодня, когда его реализации ничего не мешает, самое время вспомнить о нем.
Вспомнить Чаянова
Труды этого выдающегося ученого-экономиста, основателя научной школы сельского хозяйства актуальны сегодня даже больше, чем в то время, когда они были написаны. Следует отметить, что Чаянов помимо прочего был известным краеведом, москвоведом, членом комиссии «Старая Москва», искусствоведом, тонким писателем-фантастом. Из-под его пера вышел ряд удивительных мистических повестей в духе Владимира Одоевского. Существует мнение, что они повлияли на Михаила Булгакова. Чаянов, ученый-аграрий с мировым именем, сторонник идеи экономической автаркии больших пространств, известен и как политик. Видный работник кооперативного движения России после Февральской революции, член Учредительного собрания, в 1921–1923 годах он становится членом коллегии Наркомзема РСФСР. В 1930 году за взгляды на развитие сельского хозяйства, несовместимые с планами варварской коллективизации, Чаянов был арестован, а в 1937 году по сфабрикованному делу о так называемой Трудовой крестьянской партии расстрелян. При этом, как пишет исследователь его наследия Леонид Чертков: «Есть глухие сведения о том, что Чаянов по специальному заданию Сталина написал в конце 1920-х книгу “Автаркия” – изолированное государство». Несмотря на участь Чаянова, Сталин фактически воплотил на практике его идеи, хотя и в сильно искаженном виде.
Сегодня нам Чаянов ценен тем, что в его книгах содержится ответ на главные вопросы, задаваемые сторонникам традиционных семейных ценностей, противникам абортов и контрацепции: «Хорошо, мы перестаем делать аборты и пользоваться контрацепцией. Начинаем рожать по ребенку в год. Где нам жить прикажете? Чем кормить детей? Где им учиться?» Все доводы консерваторов, пролайферов и профэмили разбиваются об эти вопросы. А значит, нужно подвести под просемейную идеологию экономическую базу – и в этом плане Чаянов как раз и незаменим, – общий чертеж, пусть пока очень приблизительный, той жизни, когда перестанут убивать детей.
Как было сказано, не только Чаянов влиял на власть, но и власть влияла на Чаянова. Идеи Чаянова использовались при создании колхозов и совхозов. Но и самого Чаянова фактически сломали, заставили топтать собственные идеи кооперации на селе, всё то, что составляло смысл его жизни, – ради торжества четвертого уклада, ради сталинской индустриализации, которая, конечно, была необходима, но ввиду приближавшейся новой мировой войны вводилась карательными методами. В конце 20-х, незадолго до ареста, под влиянием травли в печати и угроз со стороны самого Сталина он пишет работу «Возможное будущее сельского хозяйства». Там он фактически отрекается от своих прежних взглядов, договариваясь даже до такого: «В сущности, будущее сельского хозяйства – правда, самое отдаленное – это отмена самого сельского хозяйства в современном смысле этого слова и переход к изготовлению питательных и текстильных материалов фабричным способом, подобно обычным продуктам тяжелой и легкой индустрии, путем ассимиляции азота и углекислоты из воздуха с помощью синтетического химического процесса. В этом отдаленном будущем, когда наши питательные вещества будут получаться упакованными в ящики с фабрично-заводских складов, а материи – отливаться, как уже отливается теперь искусственный шелк “вискоза”, на долю живого растения останется только декоративное садоводство, превращающее в парки поверхность нашей планеты, да, пожалуй, изготовление некоторых фруктов и вин, тонкая ароматность и вкусовые качества которых все-таки еще долго не смогут быть заменены продуктами массового производства». Бунт на коленях, как иногда в таких случаях говорят.
Однако эту работу внутренне надломленного Чаянова надо рассматривать в паре с другим его текстом – утопией, написанной в 1919 году и сохранившейся, как и шесть мистических повестей, только потому, что она, как и те его повести, была издана под псевдонимом.
В повести «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», опубликованной в 1920 году под именем Иван Кремнев, Чаянов показывает социалистическое общество, где после крестьянской революции был издан декрет об уничтожении городов и произошел массовый исход из города на село. Один из жителей утопии – Никифор Минин – так объясняет главному герою – Алексею Кремневу – устройство новой жизни: «Население Москвы нарастает настолько сильно, что наши муниципалы для соблюдения буквы закона считают за Москву только территорию древнего Белого города, то есть черту бульваров дореволюционной эпохи. Раньше город был самодовлеющ, деревня была не более как его пьедестал. Теперь, если хотите, городов вовсе нет, есть только место приложения узла социальных связей. Каждый из наших городов – это просто место сборища, центральная площадь уезда. Это не место жизни, а место празднеств, собраний и некоторых дел. Пункт, а не социальное существо. Возьмите Москву, на сто тысяч жителей в ней гостиниц на 4 миллиона, а в уездных городах на 10 000 – гостиниц на 100 000, и они почти не пустуют. Пути сообщения таковы, что каждый крестьянин, затратив час или полтора, может быть в своем городе и бывает в нем часто. Вся страна образует теперь кругом Москвы на сотни верст сплошное сельскохозяйственное поселение, прерываемое квадратами общественных лесов, полосами кооперативных выгонов и огромными климатическими парками. В районах хуторского расселения, где семейный надел составляет 3-4 десятины, крестьянские дома на протяжении многих десятков верст стоят почти рядом друг с другом, и только распространенные теперь плотные кулисы тутовых и фруктовых деревьев закрывают одно строение от другого. Да, в сущности, и теперь пора бросить старомодное деление на город и деревню, ибо мы имеем только более сгущенный или более разреженный тип поселения того же самого земледельческого населения. Вы видите группы зданий, – Минин показал вглубь налево, – несколько выделяющихся по своим размерам. Это – “городища”, как принято их теперь называть. Местная школа, библиотека, зал для спектаклей и танцев и прочие общественные учреждения. Маленький социальный узел. Теперешние города такие же социальные узлы той же сельской жизни, только больших размеров».
Чаянов описывает метеорефор – машину, управляющую погодой и способную также выступать в качестве климатического оружия, – предсказывает развитие скоростного транспорта и малой авиации, новую популярность суздальских фресок XII века и Питера Брейгеля. В чаяновской утопии 1919 года есть и ряд сбывшихся прогнозов: в частности, снос Храма Христа Спасителя и великий перелом 1937 года.
Утопия 1919 года, как и футурологический прогноз 1928 года, строится прежде всего на идее кооперации. «Для нас возможен единственный верный путь спасения, неизвестный и закрытый капиталистическим организациям, – путь этот: переложить тяжесть удара на плечи русского крестьянского хозяйства. Нужна кооперативная общественная жизнь, кооперативное общественное мнение, массовый захват крестьянских масс в нашу работу», – это уже поздний Чаянов.
Есть соблазн отмахнуться от чаяновской утопии 1919 года как ранней и наивной уже хотя бы в силу того, что это утопия – то есть художественное произведение, описывающее особое устройство жизни. Однако на сегодняшний день актуальнее представляется именно ранняя работа Чаянова. Перед нами по сути не утопия, а совершенно адекватный проект, рабочая футурологическая модель, ничем не уступающая проектам какого-нибудь Жака Фреско или Иоаннеса Папаиоанну. Разве что не снабжена 3D-иллюстрациями.
Мы видим, что в чаяновской модели происходит естественное центробежное, горизонтальное расселение граждан-горожан-сельчан. Сегодня же налицо нечто совершено противоположное: города, подобно месту столкновения тектонических плит, взмывают вверх, развиваются по вертикали. Возникает проблема компактного расселения. Драка за квадратные метры превращает домочадцев в «геополитических врагов». В Средние века, пожалуй, не столь яростно делили отцовские владения знатные отпрыски. Миллионы шекспировских трагедий разыгрываются сегодня в городских квартирах. Город убивает семьи. Желая сохранить за собой свободные квадратные метры, молодые пары не хотят рожать более одного-двух детей, а то и вовсе становятся принципиальными чайлдфри.
