Кадр из фильма Эмира Кустурицы «Завет». 2007 год
Пространства Европы: фрагменты или части целого?
Алексей Громыко
Источник: альманах «Развитие и экономика», №5, март 2013, стр. 70
Алексей Анатольевич Громыко – доктор политических наук, заместитель директора Института Европы РАН
Тема европейской модели (точнее сказать – моделей) развития крайне объемная, написаны десятки и сотни книг, тысячи статей по различным ее аспектам. Речь идет о моделях политических, экономических, социальных, культурных, поведенческих, наконец. Европа в принципе может претендовать на свое органическое родство со всеми из них, на складывание таких моделей в той или иной форме, в тех или иных разновидностях исключительно в ее границах. Что способствовало этому? Прежде всего, конечно, «тирания географии». Мы живем в регионе, который далеко не самый большой в мире, а если брать Европу от Атлантики до Урала, то совсем небольшой по сравнению с другими пространствами земной поверхности. Центростремительным процессам способствует и наличие общей истории, общей памяти – того, что ковалось в головах, в генетическом коде европейцев в течение многих веков. В цивилизационных исследованиях, в цивилиографии Европа уже давно выделена в отдельную цивилизацию – европейскую. Имеется множество интерпретаций этого понятия, но мало кто ставит под сомнение, что европейская цивилизация существовала, существует и, очевидно, продолжит жить еще очень длительное время. Ее скорая гибель, закат предвидятся разве что в апокалиптических сценариях, имеющих мало общего с реальностью даже при всех тех трудностях, с которыми Европа сталкивается в последнее время. При всей нашей сосредоточенности на делах Европы не надо забывать, что большинству других регионов планеты предстоит решать еще более сложные проблемы, чем Старому Свету.
Но нельзя не видеть и опасности, вполне способные превратиться в экзистенциальные. Например, в конструкцию Европы встроен эффект Вавилонской башни. Это многоязычие, фрагментарность пространства, мозаичность европейской ментальности. Есть европейские страны, которые не считают себя европейскими, или где, по крайней мере, значительная часть населения так не считает. Возьмем Великобританию, в которой, как и в России, говорят, например: «Поедем в Европу». Это отражение традиционного островного менталитета, как в первом случае, или взгляда на мир тех, которые освоили огромные пространства – как во втором. В России по опросам общественного мнения более половины населения всегда с сомнением относилось к тезису, что наша страна – Европа, а ее граждане – европейцы. Помимо этого, есть страны, считающие себя в целом европейскими, но таковыми в действительности не являющиеся. Скажем, государства Закавказья или Израиль.
До середины XX века предпринималось несколько масштабных попыток по объединению Европы. Все они оказывались неудачными. Мы можем вспомнить и Римскую империю, и эпоху Наполеона, и попытки Третьего рейха. Несмотря на явные неудачи этих проектов, Европа существовала несколько веков в качестве и субъекта, и объекта мировой политики. Если взять страны, где многие с сомнением относятся к своей идентичности как европейской, – например, Россию или Британию, – то какой критерий способен прояснить реальное положение дел? Надо поехать в Китай, Австралию, Японию, Бразилию, в ЮАР и там спросить, какой части света принадлежит Россия? Кто такие россияне? Там вам скажут, что россияне – европейцы. Мы можем думать о себе все что угодно, но подавляющая часть мира видит Европу в тех границах, в которые она и помещена в большинстве цивилизационных исследований.
Несмотря на то, что образы Европы сложились в представлениях жителей нашей планеты очень давно, длительное время это были образы, вызывавшие мало симпатий. Причин тому множество. Здесь и колониальное прошлое нашего континента, и многочисленные войны, в основном захватнические, которые европейцы вели во всех уголках земного шара. Апогеем такого агрессивно-экспансионистского развития Европы, олицетворением отталкивающей стороны ее образа, восприятия, безусловно, стали две мировые войны в первой половине XX века. И если до 1939 г. в международной политике преобладал европоцентризм, то после 1945 г. Европа (по крайней мере, ее западная и центральная части) ушла в тень двух сверхдержав – СССР и США.
Европоцентризм в мировых делах и европейская модель как некий образец, на который стали ориентироваться многие народы как в самой Европе, так и за ее пределами, стал вновь возрождаться на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого столетия; европоцентризм за последние двадцать лет вновь вошел в силу и заявил свои права. Эта тенденция развивалась по восходящей до 2008 г. Но затем Европа в очередной раз столкнулась с серьезнейшими проблемами.
Если вернуться к опыту обеих мировых войн, то именно страх перед закатом Европы привел после 1945 г. к новой попытке объединения нашего континента на качественно новых началах. С 1950-х годов началось конструирование «европейского нарратива», и к 1990-м годам этот процесс привел к формированию «европейской мечты» – некой системы ценностей эпохи Постмодерна. Квинтэссенцией этой системы ценностей стали такие принципы, как «пул суверенитетов», устойчивое развитие, принципы солидарности и «мягкой силы». Что касается социально-экономических моделей развития, которые возникли в рамках, во всяком случае, западной части Старого Света, много написано и сказано о таких их разновидностях, как скандинавская, англосаксонская, рейно-альпийская, южноеврпоейская модели. В целом за последние 20–30 лет сформировалось то, что мы называем социальной моделью развития Европы. Та самая модель, которая оказалась под сильным ударом в последние годы в результате мирового финансового, экономического, а затем и политического кризисов.
Сейчас мало кто помнит, в каких муках, сомнениях и противоречиях, противоборствах вырабатывалась новая европейская модель. Борьба шла не только вокруг конкретного наполнения таких проектов, как Совет Европы, Европейское объединение угля и стали, Европейское оборонительное сообщество. Были и план Маршалла, и Европейское объединение экономического сотрудничества, и Европейская экономическая комиссия, в целом шла серьезная борьба – по крайней мере, до 1960-х годов – между сторонниками двух концептуальных подходов к западноевропейской модели интеграции – между федералистами и сторонниками межгосударственных связей.
