Евразийство – между проблемами Европы
и ошибками России
Д. Выдрин
Источник: альманах «Развитие и экономика», №2, март 2012, стр. 26
Д.И. Выдрин – писатель, политолог (Киев)
Перефразируя известное изречение классика, скажу, что все несчастливые страны одинаково искренне тянутся к союзу со счастливыми и по-разному лукаво строят отношения с другими несчастными.
Украинская разношерстная элита, измученная внутренней борьбой, истощенная изнурительным состязанием за власть, уставшая от взаимного недоверия, непонимания и подлости, вполне искренне консолидированно стремится в Европу, мечтая найти в ней тихую гавань. И власть, и оппозиция мечтают о глобальной передышке, о гарантиях спокойной и счастливой старости, о надежных счетах в банках, которые не обваливаются, не исчезают и не меняют вдруг владельцев.
Все несчастливые страны одинаково искренне тянутся к союзу со счастливыми
и по-разному лукаво строят отношения с другими несчастными.
Сейчас эта мечта оказалась поколеблена тем, что европейские страны вдруг перестали излучать немыслимое счастье, благодать, оптимизм и спокойствие.
Казалось бы, это должно было широко распахнуть окно возможностей для новых форм сотрудничества со старыми партнерами, вдохнуть новую энергетику в старые мехи Единого экономического пространства, Таможенного союза – евразийства в целом. Но этого почему-то не произошло. Можно, конечно, обвинять в этом украинскую власть, коря ее за непоследовательность, невыполнение предвыборных обещаний нерушимой дружбы с братским российским народом и преодоления «посторанжевого синдрома». Но я бы лично не торопился это делать.
Лично я думаю, что проблема значительно глубже, чем просто недальновидность, непоследовательность и необязательность нынешней украинской власти.
Если происходит процесс той или иной интеграции (экономической, политической, культурной и т.д., и т.п.), всегда есть интегрирующая и интегрируемая стороны. И главное все же зависит от того, что собой представляет, как себя ведет, как выглядит и как размышляет страна интегрирующая.
Если происходит процесс экономической, политической, культурной и т.д. интеграции,
всегда есть интегрирующая и интегрируемая стороны. И главное зависит от того,
что собой представляет, как себя ведет, как выглядит и как размышляет страна
интегрирующая.
Безусловно, на евразийском пространстве именно РФ является таким движителем, идеологом и интересантом. Ну, как, скажем, Германия в начале евросоюзовского проекта. Поэтому я думаю, что все-таки здесь нужно искать основные истоки успехов или провалов интеграционного процесса.
Недавно мне пришлось побывать в Беловежье, где проходила большая конференция своеобразного подытоживания результатов первого двадцатилетия постсоюзного существования. Были представлены известными сильными докладчиками практически все бывшие советские страны. И странным выглядело то, что все причины распада Союза сводились к субъективным актам предательства, измены и продажности последнего советского руководства. Горбачев в этих докладах выступал этаким невероятным былинным богатырем, который чуть ли не в одиночку развалил, растоптал, покрошил нерушимое братство народов, единое духовное пространство, казалось бы, неразрывную экономику и технологическую взаимозависимость.
Наверное, были субъективные моменты – чья-то личная недальновидность, подлость, предательство, просто тупость, некомпетентность. Но как философу мне известно, что никакие субъективные причины не срабатывают, если они не ложатся на объективные основания. И такие основания наверняка тоже были.
Задуматься об этих причинах мне как-то помогла реплика одного моего старого американского друга. Он недавно переселился в Европу, поскольку считает, что в США могут возникнуть крупные проблемы, которые раздавят его маленькую, хрупкую личную обустроенную жизнь. И на мой вопрос, а что же его все-таки побудило конкретно на смену места жительства, он абсолютно по-нашему сказал: «Они меня, сволочи, кинули!» «В чем?» – спросил я. «А в том, – ответил американский друг, – что множество лет у нас между властью и народом существовал негласный договор – мы ведем себя лояльно, работаем ударно, а власть обеспечивает нам за это две элементарные вещи. Первая: инвестиции в образование всегда являются лучшим капиталовложением, и именно поэтому я пять лет содержал своего сына в Гарварде, платя по пятьдесят тысяч за семестр. Вторая: недвижимость всегда будет расти, и поэтому, покупая в 30 лет в рассрочку дом, ты его в 60 продаешь и на полученные деньги имеешь возможность купить жилье поскромнее, но иметь громадное количество свободных денег – на яхту, путешествия и новых молодых подруг. И вот они всех нас кинули! Мой сын после Гарварда не может устроиться на хорошую работу – все места заняты желтыми ребятами – менеджерами из Японии, IT-шниками из Китая или программистами из Индии. А мой дом за последние три года не вырос в цене, а обесценился в три раза. Развалимся мы с такой политикой».
Эта реплика натолкнула меня на размышления о том, какой же негласный или полугласный договор между властью и людьми был у Советского Союза. То, что он был, – это несомненно, он существует в каждой стране. А вот каковы пункты – навскидку не всегда и скажешь. По здравому размышлению я пришел к выводу, что настоящий «союзный договор» включал как минимум три пункта.
Первый – благосостояние будет медленно, но неуклонно расти. Я еще застал времена, когда все мы с нетерпением ждали 1 апреля – тогда не только для дураков, но даже для умных понижали цены и повышали зарплаты. И все свои юношеские фотоаппараты, от «ФЭДа» до «Киева», я без шуток покупал именно 1 апреля.
Второй (как ни странно, он был такой же, как у американцев) – инвестиции в образование – лучшее вложение. И я знал бабушек в селе, которые продавали коров-кормилиц, чтобы отправить сыновей в город поступать в университет.
Третий – труд, пусть медленно, но будет обогащаться и становиться все более насыщенным – интеллектуально, эмоционально, мотивационно, содержательно и пр. То есть будет происходить непрерывный процесс повышения высокотехнологичности труда.
И вот в конце восьмидесятых все это обрушилось. Лично я возненавидел Горбачева, когда узнал, что сантехник, который чинил мой унитаз, зарабатывал больше, чем я – к тому времени завкафедрой. А мой сосед-ларечник тогда уже зарабатывал больше, чем мой директор института – академик.
Обесценилось все: образование, зарплаты, престиж работы. Пожалуй, лучшим символом этой всеобщей девальвации были громадные, нищие и бессмысленные «шарашки»-НИИ, которые когда-то «затачивались» под создание новой советской технологической элиты. Как, например, киевский пятитысячный институт кибернетики, который в конце восьмидесятых неожиданно из «флагмана» превратился в «отстойник». И вот это-то и обвалило до основания «великий» и «нерушимый».
Сейчас я с удивлением наблюдаю, что никаких уроков из краха Союза сделано не было. В России сегодня фактически те же проблемы, которые разваливали Союз на закате перестройки. Но самое поразительное, что явные симптомы этих губительных проблем на глазах возникают и в Европе.
Можно предположить, что «гонка союзов» между западным и восточным векторами будет продолжаться в мире и дальше. Хотя бы потому, что уже четко артикулирована и почти доказана формула, что в новом беспокойном мире выживут только те конгломерации, которые будут включать в себя не менее двухсот-трехсот миллионов человек.
Геополитические союзы будут возникать не там, где более хитрая внешняя политика,
более изощренные дипломаты, более хитрые спецслужбы. А там, где проявится более
рельефный, более мускулистый, более потрясающий воображение Великий Договор
между властью и народом.
Но я уверен, что геополитические союзы будут возникать не там, где более хитрая внешняя политика, более изощренные дипломаты, более хитрые спецслужбы. А там, где вдруг проявится более рельефный, более мускулистый, более потрясающий воображение Великий Договор между властью и народом.
Не думаю, что украинская власть мыслит таким же образом. Но то, что она интуитивно это ощущает – для меня бесспорно. Как ощущает рыба, где глубже, а последний чиновник – где лучше.
Поэтому для меня выглядит странным, что российская элита подобные вещи не то что не мыслит, но даже не чувствует. Притом что для российской власти, повторяю, открылось уникальное окно возможности вступить в состязание с самой Европой в ходе «гонки союзов».
Громадной, на мой взгляд, ошибкой власти РФ явилось то, что Стабилизационный фонд закачивали и закачивают в американские деньги, а не в доверие собственных российских граждан. В принципе возможности РФ уже сегодня достаточны для того, чтобы не просто имитировать повышение уровня жизни – по крайней мере, «реперным», «якорным» социальным слоям, – а сделать такое повышение реальным и более значимым, чем у европейских коллег (раз уж идет такая конкуренция по этому вектору). Ничего не мешает, например, сделать зарплату российскому учителю с безупречным стажем выше, чем получает учитель в Польше. Или зарплату квалифицированному врачу выше, чем тот же врач получает в Эстонии (это к тому, что многие россияне сейчас ездят лечиться в Эстонию в связи с более высоким качеством квалификации медицинских услуг). А еще лучше – сделать зарплату топ-преподавателям лучших российских ВУЗов раза в два выше, чем получают их коллеги в Сорбонне.
Иероним Босх. Наперсточник. Около 1500
Ничего также не мешало российской власти потратить последние десять лет на технологическую революцию. (Неплохо бы помнить всем правителям, что разные типы революций, как правило, не совпадают. И там, где происходят технологические революции, особенно научно-технологические, обычно не случаются революции социальные.) Сырьевые деньги, конвертируемые в деньги высокотехнологичные, могли бы за десять лет полностью преобразить и российскую экономику, и российское общество. И тогда не пришлось бы ВВП лихорадочно под выборы озвучивать в блогах забытых «Известий» в принципе правильную, но явно запоздалую программу создания «высокотехнологичных мест»…
Базовая парадигма российской власти – прагматичное правительство – идея хорошая, но глупая. А в нынешней ситуации даже бредовая. Поскольку на глазах происходит «распрагматизация» общества. Особенно так называемого креативного класса. Эта «распрагматизация» как раз и заключается в том, что общество, разбуженное жгучим поцелуем глобальных электронных медиа, начинает требовать от властей не выхолощенных, сухих, предельно прагматичных отношений. (В одном из своих романов я это назвал «программой “сезам”» – секс за ам-ам.) Оно требует полных отношений, которые затрагивают и желудок (рост благосостояния), и интеллект (рост высокотехнологичности труда), и сердце (чувства максимальной самореализации своих возможностей). Поэтому большой негласный договор между властью и обществом может быть сегодня реализован либо в полном объеме, либо не реализован никак.
Хитроватая, прожженная, крученая-верченая украинская элита интуитивно чувствует, что в России у элиты с обществом что-то не так. Диалог наших элит сегодня напоминает телефонный разговор двух негативных героев из культового фильма «Брат-2». Где один, зная проблемы второго, лицемерно спрашивает: «У тебя все в порядке?» А второй, зная, что первый знает про все его проблемы, тем не менее так же лицемерно и сладко отвечает: «Файн!»
Одно из самых главных стремлений нынешней украинской власти, которая
полной чашей испила всю горечь и все проблемы поражений, – не оказаться
в одной компании с «лузерами».
Одно из самых главных стремлений нынешней украинской власти, которая полной чашей испила всю горечь и все проблемы поражений, – не оказаться в одной компании с «лузерами». Поэтому с такой неистовостью она стремилась в Европу – образцово-показательный скаутский лагерь успешных стран. Поэтому с таким испугом и тревогой она восприняла европейские проблемы – сутью которых как раз стала трещина в негласном договоре между властями и обществом. Поэтому с такой надеждой она смотрела на Россию, веря самоуверенной российской власти, что у нее все «файн». Поэтому для нее такой неприятной неожиданностью стала Болотная, в которой завязли, если не утонули, все «файны».
Соответственно проблема будущей конфигурации мира, по крайней мере евразийской ойкумены, заключается сегодня в возможностях российской власти сделать некое богатырское сверхусилие и создать все же модель Договора Победителей – победившей власти и победившего общества.
На мой скромный взгляд, это можно было бы сделать в России, если бы российская элита поняла, что Россия и Запад находятся по разные стороны кризиса. Следовательно, и методы преодоления кризиса у них диаметрально противоположные.
Не скажу про чужие элиты, но украинская устроена так, что ломиться будет только
в закрытые двери. А привилегированность всегда будет ценить выше,
чем коммерческую выгоду.
Для Запада это сокращение свобод, увеличение госконтроля, сужение прав и т.д., и т.п. Для России это, напротив, взрывное расширение свобод, сокращение госконтроля, расширение прав и т.д., и т.п.
Для Запада это создание вырождающегося капитализма, который описывается оскопленной формулой «деньги–деньги». Для России это работа «по классике» – «деньги–товар–деньги», – в ходе которой отдается отчет, что в качественной товарной составляющей заключен политический компромисс – между товаропроизводителями и потребителями, между работодателями и исполнителями. Компромисс, который в просторечье называется просто «демократия».
Вот при таком сценарии не только Украина, но и другие дружественные (а искренне дружат только с сильными, богатыми и успешными) страны будут мечтать о разного рода альянсах, союзах, кооперациях.
И тогда, кстати, российской власти не придется вынужденно делать пугающие и контрпродуктивные психологические ошибки. Сегодня главной из таких ошибок, если уже из сферы политики перейти в сферу психологии, на мой взгляд, является постоянное зазывание российской властью соседей в свои интеграционные проекты.
Настоящий геополитический союз, как любой элитный клуб, всегда – хотя бы из психологических соображений – не призывает к членству, а всячески обставляет его условиями, запретами, рекомендациями и взносами (как собственно образовывался Евросоюз, взяв за идеальную модель своего создания приобретение членства в престижном гольф-клубе). А разного рода евразийские интеграционные инициативы больше напоминают заманивание в проблемно-трудовой лагерь союзных времен.
Не скажу про чужие элиты, но украинская устроена так, что ломиться будет только в закрытые двери. А привилегированность всегда будет ценить выше, чем коммерческую выгоду. Подобную специфику можно было бы назвать очень точно «синдромом картошки».
Помнится, когда Петр I обязал всех сеять картошку, возник жуткий саботаж, особенно на Украине. Но когда он объявил, что картошка – это элитный продукт, оградил картофельные поля высокими заборами, все стали лазить за картошкой и воровать ее для своих огородов.
Получается, что Петр намного лучше знал психологические механизмы мотивации интересов, чем нынешние пропагандисты новых «картофельных зон и союзов».
Сайда Афонина. Преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские
А если уж вспоминать прошлое, то самую блестящую технологию создания общих геополитических пространств с участием России сформулировал Федор Михайлович Достоевский. Можно взять целый кусок из его дневника, без особых изменений, как прямое руководство к действию для нынешней российской элиты: «У России <…> и мысли <…> не должно быть никогда, чтобы расширить насчет славян свою территорию, присоединить их к себе политически, наделать из их земель губерний и проч. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении даже теперь, равно как и вся Европа, и будут подозревать еще сто лет вперед. Но да сохранит Бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения около себя впоследствии, в веках, сто лет спустя. Доставив, напротив, славянам с самого начала как можно более политической свободы и устранив себя даже от всякого опекунства и надзора над ними и объявив им только, что она всегда обнажит меч на тех, которые посягнут на их свободу и национальность, Россия тем самым избавит себя от страшных забот и хлопот поддерживать силою это опекунство и политическое влияние свое на славян, им, конечно, ненавистное, а Европе всегда подозрительное. Но выказав полнейшее бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечет, наконец, к себе славян; сначала в беде будут прибегать к ней, а потом, когда-нибудь, воротятся к ней и прильнут к ней все, уже с полной, с детской доверенностью. <…> Правда же в том, что, конечно, что-нибудь произойдет в этом роде несомненно, но не ранее ста, например, лет, а пока, и может быть, еще целый век, России вовсе нечего будет брать у славян ни из идей их, ни из литературы, и чтоб учить нас, все они страшно не доросли. Напротив, весь этот век, может быть, придется России бороться с ограниченностью и упорством славян, с их дурными привычками, с их несомненной и близкой изменой славянству ради европейских форм политического и социального устройства, на которые они жадно накинутся».
Сегодня актуализируются замечательные слова о великом объединительном смысле
ранее «бессмысленных» для власти вещей – бескорыстия, искренности, терпения
и милосердия.