Евразийский союз – геополитическое контрнаступление России
П. Салин
Источник: альманах «Развитие и экономика», №2, март 2012, стр. 52
П.Б. Салин – директор Центра политологических исследований Финансового университета при правительстве РФ, эксперт Центра политической конъюнктуры, кандидат юридических наук
Теоретические основания
О создании нового интеграционного образования на постсоветском пространстве вновь заговорили в начале октября прошлого года, когда была опубликована программная статья Владимира Путина с предложением создать Евразийский союз. Поскольку это произошло спустя короткое время после выдвижения политика на президентский пост, многие наблюдатели поспешили объявить публикацию предвыборным ходом и заявить, что ее «срок годности» закончится 4 марта 2012 года. Действительно, опубликованная статья имела ярко выраженный программный характер и на тот момент могла рассматриваться как старт избирательной кампании премьер-министра. Путин предложил на базе Таможенного союза создать новое образование – Евразийский союз, к которому в перспективе могли бы, по его мнению, присоединиться Киргизия и Таджикистан. При этом ясно видна внутриполитическая направленность инициативы. Во-первых, российский премьер несколько лукавил, называя в качестве наиболее вероятных кандидатов на присоединение названные центральноазиатские республики. Реализация идеи Русского мира невозможна без включения в интеграционное объединение Украины. Во всяком случае российские власти последние пару лет активно работают в данном направлении. Однако Путин не называет эту бывшую советскую республику, не желая обострения отношений как с украинскими властями, так и с Западом, который за последнее время очень много сделал для вывода Украины из российской сферы влияния. Во-вторых, политик подчеркивает, что это объединение будет иметь исключительно экономический характер, а его участники полностью сохранят политический суверенитет. Наконец, российский премьер специально указывает, что Евразийский союз – не конкурент Евросоюза, а способ более выгодной интеграции его членов в ЕС, что также вряд ли является истиной.
Однако в целом внутриполитический расчет Путина весьма точен и соответствует настрою большинства населения России, которое испытывает постимперский синдром и приветствует воссоздание СССР хотя бы в ограниченном масштабе. Такая карта в той или иной форме разыгрывается Путиным практически с самого начала его президентства. В 2005 году прозвучало его резонансное заявление о том, что распад Советского Союза стал «крупнейшей геополитической катастрофой века». Идея эксплуатации постимперского синдрома населения не является оригинальной находкой Путина. Например, в свое время власти Франции, уже не имея ресурсов удерживать контроль над заморскими территориями, предложили на смену идее Французской империи проект Французского мира. В соответствии с ним Париж рассчитывал сохранить значительную долю влияния в своих бывших колониях, но не с помощью военной силы, а на основе единства культуры, языка и экономических связей. В целом Франция справилась с реализацией этого проекта.
Путиным разворачивается сценарий
«осажденной крепости».
Программные предложения Путина были обнародованы в достаточно позитивном контексте, что было обусловлено совокупностью субъективных и объективных факторов. Во-первых, незадолго до этого фактически провалом закончился очередной саммит «Восточного партнерства» в Варшаве. В «Восточном партнерстве» участвуют Украина и Белоруссия. И хотя европейские власти не отказываются от обещаний постепенной интеграции членов партнерства в «единый дом», очевидно, что процесс расширения ЕС в силу развития кризисных явлений заморожен на годы, если не на десятилетия. Во-вторых, почва для выступления Путина была подготовлена и серией жестких высказываний в неоимперском духе ряда российских чиновников, что свидетельствовало о начале розыгрыша конфронтационной карты во внешней политике России. В частности, тогда еще полпред РФ при НАТО Дмитрий Рогозин заявил, что российский президент может и не приехать на следующий саммит Россия–НАТО в Чикаго. Одновременно с этим была обнародована информация, согласно которой диалог Москвы и Вашингтона по ПРО окончательно зашел в тупик и Россия будет наращивать свои вооружения и совершенствовать средства преодоления противоракетной обороны «вероятного противника».
Таким образом, Путиным и его окружением разворачивается сценарий «осажденной крепости». Такой сценарий, очевидно, стал одним из стержней его президентской кампании (укажем хотя бы на апелляции к «цветной» и заокеанской угрозам), а возможно, и нового президентского срока. Помимо решения сугубо предвыборных задач, предпринятый ход направлен на достижение еще нескольких целей. В частности, при следующем президенте будет проведен целый ряд непопулярных реформ, которые приведут к снижению уровня жизни части населения. Путин уже начал готовить к этому россиян. Образ «осажденной крепости», по расчетам премьера, должен сделать граждан готовыми «затянуть пояса». Однако далеко не факт, что подобный политтехнологический прием, срабатывавший в России в прошлом веке, сработает и в веке нынешнем, к тому же в гораздо более потребительски настроенном обществе.
Реальная работа
Однако если проанализировать политику власти на постсоветском пространстве в системном ключе, то становится ясно, что предвыборный ход – одно, но далеко не единственное предназначение статьи. Скорее, она является теоретическим обоснованием того курса, который проводится российскими властями на протяжении нескольких лет – сначала ситуативно, но в последнее время в нем все больше просматриваются стратегические черты.
В частности, на белорусском направлении российские власти последовательно поддерживают режим Лукашенко, понимая, что любая альтернатива ему с точки зрения интеграции будет явно хуже. Практически вся существующая в Белоруссии оппозиция ориентирована на евроинтеграцию (даже в свете усугубляющегося кризиса европейского проекта). Более того, к этому же во многом стремятся значительная часть белорусского бюрократического корпуса, государственный и окологосударственный бизнес. Поскольку, в отличие от Украины, где реальная власть принадлежит олигархам, в Белоруссии Лукашенко является единственным политическим актором, ставка на диалог с ним является вполне оправданной.
Поскольку Лукашенко является единственным политическим актором,
ставка на диалог с ним является вполне оправданной.
Расчет российской стороны заключается в том, что рано или поздно Лукашенко утратит свободу маневра и вынужден будет отдать власть прокремлевскому кандидату в обмен на гарантии личной неприкосновенности и сохранности авуаров. В принципе раньше белорусский лидер мог рассчитывать получить такие гарантии от Запада, но судьба Каддафи стала наглядным подтверждением того, что ему доверять нельзя – если ты попал в список «плохих парней», то рано или поздно тебя «дожмут», даже если публично простят, как это произошло в случае с бывшим ливийским лидером. В принципе эта аксиома проницательным наблюдателям была ясна и раньше – достаточно посмотреть на судьбу многих высокопоставленных участников конфликта на территории бывшей Югославии, которые также получали гарантии американских и европейских дипломатов в 1990-е годы в обмен на свой уход с политической сцены. Но судьба Каддафи, особенно способ его «казни», произвели гораздо более внушительное впечатление.
Преследуя свои цели, Москва постепенно сокращает степень свободы и пространство возможного маневра для Лукашенко. Примерно до 2007 года страна де-факто жила за счет скрытых субсидий российской стороны, поставлявшей нефть по низким ценам. Формально это была нефть для внутреннего потребления, однако значительная часть ее перерабатывалась и уже в виде нефтепродуктов поставлялась в другие страны – уже по рыночным ценам. Получаемой в результате этого маржи хватало и для неформальной ренты белорусской элите, включая Лукашенко, и для поддержания минимальных потребительских стандартов социального государства.
Понимая, что такая ситуация может продолжаться сколь угодно долго, Москва форсировала события и начала загонять Лукашенко в угол. Де-факто было прекращено системное субсидирование белорусской экономики, что за последние годы уже несколько раз ставило ее на грань коллапса. Москва каждый раз приходила на выручку (самолично или формально действуя через интеграционные структуры на территории СНГ), но уже под конкретные гарантии.
В итоге ей удалось добиться чрезвычайно важного прецедента – перехода под ее контроль (пусть и по высокой цене) «Белтрансгаза». Данная сделка критически важна даже не столько с точки зрения получения контроля над идущим через территорию страны транзитом российского газа, сколько из-за схемы ее совершения. Впервые Минск расстался со стратегически важным активом без дополнительных условий. До этого, даже в случае приобретения иностранцами контрольного пакета акций, власти сохраняли за собой так называемую золотую акцию, причем толковали предоставляемые ей права гораздо шире, чем принято в европейской практике. По сути, они говорили: «Вы заплатите нам рыночную цену сейчас, а мы посмотрим, как вы будете активом управлять. Если нам что-то не понравится, то актив мы заберем, а деньги не вернем». Сделка по продаже остававшихся под контролем Белоруссии 50 процентов акций «Белтрансгаза» прошла на рыночных условиях, и у российской стороны теперь появилась возможность ссылаться на этот прецедент при покупке других стратегических активов.
Кроме того, Лукашенко теряет свободу маневра и по другим причинам. Раньше он успешно лавировал между Россией и ЕС, обещая первой участие в приватизации ключевых активов, а второму – политические реформы. Теперь же и Евросоюз, даже в обмен на обещания реформ, требует приватизации белорусских активов европейскими компаниями, справедливо замечая, что Белоруссия пока может обойтись и без кредитов – достаточно будет продать активы. Кроме того, в Европе растет разочарование политикой белорусских властей, которые имитируют политические реформы, которые, как только начинают угрожать позициям Лукашенко, сразу сворачиваются. Брюссель рассчитывал, что рано или поздно количество обернется качеством, но это прекрасно понимает и Лукашенко, поэтому он никогда не переступит красную черту.
Кадр из фильма «Гамлет». Постановка Лоуренса Оливье. 1948
Противники интеграции с Россией ссылаются на опросы общественного мнения, которое якобы настроено на интеграцию с ЕС, а не с Россией. Однако они в значительной степени лукавят. Дело в том, что большинство жителей страны проживают в сельской местности или малых городах, а поэтому представляют собой весьма конформистски настроенный электорат, чрезвычайно подверженный пропаганде, распространяемой через официозные СМИ, в первую очередь, телевидение (в России существует такая же закономерность). Соответственно, когда отношения между властями двух стран обостряются, это сразу находит отражение на белорусских телеэкранах (заодно и помогает белорусским властям переложить ответственность за плохую экономическую ситуацию на Москву), что негативно отражается и на готовности населения вступать в одни интеграционные объединения с Россией. При потеплении отношений тенденции меняются на прямо противоположные. Именно этим и объясняется тот факт, что в течение короткого времени число выступающих за интеграцию с РФ колеблется значительно – с 20–30 процентов до 60–80.
Стратегический интерес украинских элит предельно прозрачен: лавируя,
сохранять независимость и от Брюсселя, и от Москвы.
На Украине, которая не названа Путиным в его статье, но без которой невозможно никакое эффективное интеграционное образование в рамках Русского мира, ситуация с точки зрения евразийского проекта более сложная. В ситуации с Белоруссией реально существует лишь один актор – президент, который, конечно же, вынужден учитывать мнение элиты. Однако эта элита находится еще на положении позднесоветской номенклатуры – она пользуется, но не владеет и не распоряжается подконтрольными ей материальными ресурсами. То есть в Белоруссии еще не произошел де-юре переход контроля над активами от «народа» к элитам – власть еще не конвертирована в собственность. По некоторым данным, белорусский президент уже принял принципиальное решение о подобном шаге, и в настоящее время составляется список кандидатов в «олигархи от Лукашенко», но пока такая информация циркулирует на уровне слухов.
На Украине же, в отличие от Белоруссии, переход собственности, как и в России, состоялся – олигархат в стране сформировался к началу «нулевых», но самостоятельную политическую роль стал играть ближе к концу десятилетия, сумев пролоббировать приход на пост президента вместо проамериканского Ющенко протеже наиболее влиятельных кланов Украины – Януковича. Таким образом, интеграционные задачи на украинском направлении усложняются более значительным по сравнению с белорусским направлением количеством акторов, которые в силу местной специфики имеют множество постоянно меняющихся приоритетов, заключают и расторгают друг с другом ситуативные альянсы.
В целом стратегический интерес украинских элит вне зависимости от их принадлежности к той или иной группе предельно прозрачен – лавируя, сохранять независимость от региональных центров влияния, которые прежде всего представлены Брюсселем и Москвой. Украинский истеблишмент, в отличие от российского, более реалистично смотрит на перспективу отношений с европейскими элитами, понимая, что масштаб украинской экономики не позволяет ему иметь такие сделочные позиции, чтобы претендовать на интеграцию на равных в европейскую элиту, как на это претендовали и до сих пор по инерции претендуют элиты российские. Соответственно задача украинского правящего класса – лавировать между центрами влияния, извлекая из этого максимальную выгоду. Весьма показательны с этой точки зрения неоднократные заявления Януковича о том, что Украина намерена создавать зоны свободной торговли как с ЕС, так и СНГ. До недавнего времени это ей удавалось, однако позднее окно возможностей стало закрываться, так как и Брюссель, и Москва приспособились к такой многовекторной политике Киева. Правда, изменение геопеолитического баланса в мире предоставило Украине еще одну возможность в лице Китая, и Киев возлагает на нее серьезные надежды, что стало видно по итогам первого визита Януковича в КНР осенью 2010 года (правда, еще неизвестно, кто кого здесь будет использовать).
Карл Брюллов. Последний день Помпеи. 1830–1833
Поскольку украинские элиты не настроены интегрироваться в восточном направлении, справедливо опасаясь, что их поглотит российский бизнес, располагающий более внушительными ресурсами, то следует рассмотреть возможные инструменты их «добровольно-принудительного» склонения к такому решению. Прежде всего это экономическая взаимозависимость обеих стран, которая начала выстраиваться во времена даже не СССР, а Российской империи. Вся экономика Украины основана на использовании дешевых энергоносителей с Востока, и их закупка по рыночным ценам заметно снижает рентабельность крупных промышленных предприятий, принадлежащих олигархам.
Культурный раскол между Украиной и Россией – проект стратегический,
который должен привести к тектоническим геополитическим сдвигам в этой
части Евразии.
Достаточно сильный с точки зрения перспектив интеграции ход российские власти в лице премьера Путина сделали в 2009 году, пролоббировав подписание контракта на поставки газа на Украину в его нынешней конфигурации. Москва воспользовалась тогдашней слабостью украинской стороны, так как существовавшее в «посторанжевой» реальности украинское правительство имело гораздо более слабые сделочные позиции и более короткий горизонт прогноза, чем его российский контрагент. В итоге Москва получила очень весомый аргумент, который она может обменять только на существенные подвижки в интеграционном процессе.
Еще один потенциальный аргумент, способный склонить украинские элиты к участию в интеграционном проекте, – сохраняющееся культурное и языковое единство России и преимущественной части Украины (за исключением ее западных областей). Следует отметить, что основная активность Ющенко в период его президентства была направлена на уничтожение не столько экономических, сколько культурных связей между нашими странами. Его западные советники понимали, что культурный раскол между Украиной и Россией – проект стратегический, который реализуется медленно, но должен привести к тектоническим геополитическим сдвигам в этой части Евразии. Именно поэтому активно насаждалась альтернативная система культурных координат – учреждались другие праздники (не только давался противоположный смысл известным с советских времен памятным датам, но просто замещалась сетка культурных координат) и т.п. Активная фаза указанного процесса закончилась вместе с уходом Ющенко, но и к политике Януковича на данном направлении имеются вопросы.
Что касается Казахстана, то, на первый взгляд, ситуация здесь гораздо более простая и оптимистичная с точки зрения реализации интеграционного проекта. Во-первых, бессменный лидер страны Назарбаев не только на словах, как его коллега из Белоруссии, но и на деле активно поддерживает интеграционные процессы в Евразии. Во-вторых, с точки зрения самостоятельности элит, ситуация скорее напоминает белорусскую. В стране отсутствует олигархат, а ключевые активы находятся под контролем государства, то есть Назарбаева и его окружения, которое он постоянно своевременно тасует, не давая «застояться» и обрасти устойчивыми союзами и интересами.
Однако не исключено, что именно казахстанское направление станет самым проблемным для формирования Евразийского союза. Россия до последнего времени не уделяла ему достаточного внимания. Во-первых, отмеченные выше факторы способствовали самоуспокоению Москвы, которая считала, что страну крепкой рукой ведет в союз лояльный идее Евразийского союза лидер. Во-вторых, Россия не видела до последнего времени на восточном направлении конкурентов в качестве центра регионального притяжения, в отличие от западного, где таким центром выступал ЕС. В результате, в отличие от рассмотренных шагов по вовлечению в орбиту своего экономического влияния Белоруссии и Украины, на казахстанском направлении практически ничего не сделано. В итоге позиции в республике (как и в Центральной Азии в целом) заметно укрепил китайский капитал. И КНР предсказуемо попытается трансформировать экономический капитал в политический, особенно после ухода нынешнего казахстанского лидера.
На казахстанском направлении по вовлечению в орбиту своего экономического влияния
практически ничего не сделано. В итоге позиции в республике заметно укрепил
китайский капитал.
Мини-империя или союз национальных государств?
В настоящий момент сложились исключительно благоприятные условия для интеграции на части постсоветского пространства. Во-первых, оказались сохраненными экономические связи, выстраивавшиеся веками. Объективно белорусская и в меньшей степени украинская системы народного хозяйства являются «сборочными цехами», ориентированными на Восток. А Восток, в свою очередь, обеспечивает их дешевыми энергоносителями. То же самое касается языкового единства и культурных связей – они также во многом остались прочными, несмотря на два десятилетия формально независимого существования.
Во-вторых, в настоящий момент для России налицо удачная конъюнктура для интеграции на западном направлении, так как Евросоюз если и не находится на грани развала, то по крайней мере заморозил свой интеграционный проект на долгое время. Именно поэтому он пытается подписать хотя бы ничего не значащие документы с Киевом, чтобы формально все выглядело так, что Украина продолжает двигаться в европейском направлении. На самом деле привлекательность интеграции с ЕС для стран, рассчитывавших на «эффект безбилетника» (а Украина, как и большинство постсоветских стран, к ним относится), заметно снизилась. Теперь ясно, что даже если Евросоюз и сохранится, то цена «входного билета» в него будет гораздо выше и Киев и тем более Минск вряд ли потянут ее заплатить. Правда, для России такое улучшение конъюнктуры на западном направлении интеграции может быть компенсировано симметричным ухудшением на Востоке. Там вырастает новый центр силы в лице Китая.
Наконец, в-третьих, противники интеграционного проекта заявляют, что он является старомодным и архаичным, поскольку якобы выдержан в логике возрождения империи, что не отвечает текущим мировым трендам. Отчасти это так – в мире действительно наблюдается процесс эрозии различных интеграционных государственных образований (взять хотя бы распад Югославии и почти состоявшийся раскол Бельгии), хотя наверняка уже в текущем десятилетии они будут заменены новыми формами интеграции. Однако никто и не постулировал, что Евразийский союз – это имперское образование. Союз вполне может стать и объединением национальных государств, осознающих, что у них общие интересы в мире. В таком случае в данном проекте не посчитают для себя зазорным участвовать и русские националисты, которым может быть предложена задача по воссоединению разделенного после распада СССР Русского мира, что вполне созвучно их программным установкам.