Крымская Византия
Наталия Ганина

Путевые впечатления

Источник: альманах «Развитие и экономика», №4, сентябрь 2012, стр. 236

Наталия Александровна Ганина – доктор филологических наук, доцент кафедры германской и кельтской филологии МГУ имени М.В. Ломоносова, автор книг «Готская языческая лексика», «Немецкие средневековые рукописи и фрагменты из “Коллекции документов Густава Шмидта” в собрании Научной библиотеки Московского университета» (в соавторстве), «Крымско-готский язык», коллективных монографий и научных статей, а также сборника стихов «Родное пепелище»

Ли­ва­дия

Не­ког­да это мес­то зва­лось
Па­нас-Ча­ир – «Свя­щен­ный луг».

С экс­кур­си­ей… на три вздо­ха… пусть так.

Пер­вый этаж двор­ца – под же­лез­ной пя­той Ял­ти­нс­кой кон­фе­рен­ции. Лишь вен­зель Го­су­да­ря, триж­ды вре­зан­ный в верх мра­мор­но­го ка­ми­на бил­ли­а­рд­ной, пре­се­ка­ет – от­се­ка­ет.

По­кои вто­ро­го эта­жа, где не бы­ло Ял­ти­нс­кой кон­фе­рен­ции. Уце­ле­ли са­ми прост­ра­н­ства и часть от­дел­ки (ка­мин, де­ре­вян­ные па­не­ли) – да еще бек­ке­ро­вс­кий ро­яль Го­су­да­ры­ни. Ее ру­ки ка­са­лись этих кла­виш – но ро­яль гру­бо, по-са­на­то­рс­ки пе­рек­ра­шен (был чер­ный, сей­час бе­лый – или, точ­нее, блед­ный), и лю­ди вплот­ную обс­ту­па­ют его, ка­жет­ся, да­же об­ло­ка­чи­ва­ют­ся. – Об­лом­ки, ос­кол­ки…

И вдруг по всем верх­ним по­ко­ям – глу­бо­кий глу­хой звон ча­сов. Это­го го­ло­са здесь ник­то не ждал. Бой ча­сов всег­да тор­же­ст­вен и вне­за­пен – са­ма тор­же­ст­вен­ность и вне­зап­ность – но здесь… Нег­ром­кий, но власт­ный – все ос­та­нав­ли­ва­ю­щий и вос­ста­нав­ли­ва­ю­щий. «Гла­гол вре­мен» – да, но в та­ком безв­ре­менье…
Хо­лод, хо­лод – не те ве­щи, не тот воз­дух, шар­канье му­зей­ных та­по­чек, фо­тог­ра­фии во ль­ду, ико­ны с лам­пад­кой в од­ном из уг­лов – Фе­о­до­ро­вс­кая ли­тог­ра­фи­ей, ос­таль­ные на де­ре­ве – над Биб­ли­ей за ка­кой-то стек­лян­ной вы­го­род­кой… и стран­ный, не­ве­ро­ят­ный этот звук от­ту­да – един­ствен­ный уце­лев­ший.

…нет, с бо­ем ча­сов ник­то не явил­ся, и по­кои не пре­об­ра­зи­лись – но все на миг рас­сту­пи­лось, отс­ло­и­лось…

Ко­ло­дец в угол­ке дво­ра: сте­на, ро­зы, ка­мен­ный мно­гог­ран­ник, ини­ци­ал Го­су­да­ря – а свер­ху ска­лит­ся ка­мен­ное чу­ди­ще. Хи­ме­ра от По­тоц­ких? Да, но те­перь все ви­дит­ся ина­че, и стран­ный же­лез­ный стер­жень с це­пя­ми и ост­ри­я­ми над кру­гом ко­лод­ца не ук­ра­ша­ет, а уг­ро­жа­ет. – Ука­зу­ет.

Бе­лая звон­ни­ца с ку­пол­ком, по­хо­жая на ча­сов­ню.

Де­ре­вян­ный крест над всей ли­ва­дийс­кой бе­лиз­ной и узор­ностью – крест, обоз­на­ча­ю­щий возд­ви­га­е­мую глав­ку Крес­то­во­зд­ви­же­нс­кой двор­цо­вой церк­ви. – Да, так все и есть: си­я­ю­щее бе­лое, узор­ное чер­ное (чу­гун фо­на­рей и ре­ше­ток), ро­зы у стен и по сте­нам – и гру­бый, точ­но с ека­те­рин­бу­р­гской до­ро­ги, крест.

Двор­цо­вая цер­ковь пос­ле все­го ли­ва­дийс­ко­го от­су­т­ствия – точ­но верх­ний ла­зур­ный ки­е­во-пе­че­рс­кий храм пос­ле всех пе­щер. – Не­бо.

Бе­лая дверь, мо­за­и­ка над вхо­дом: Свя­той Ар­хан­гел Ми­ха­ил. По­яс­ное изоб­ра­же­ние, зо­ло­той фон. Над­пи­са­ние (под тит­лом):

А   Г

Г   Д

Л   Н

Ъ   Ь

Си­ний, яр­кий, пест­роз­ве­зд­ный свод; ряд бе­лых ко­ри­н­фских – ви­зан­тийс­ких – ко­лонн по­пе­рек хра­ма; свет из от­ве­рс­тия в сво­де (там, где сна­ру­жи крест) – ука­за­ни­ем и обе­то­ва­ни­ем.

Толь­ко че­рез боль (ужас ко­лод­ца, де­ре­вян­ный крест) – но как све­тит, как зо­вет…
Ан­ге­лы и свя­тые на сво­де. Пре­по­доб­ный Се­ра­фим (боль­шая ико­на – «кар­ти­на») спра­ва от вхо­да. Об­ра­за на ана­лое: Воск­ре­се­ния Хрис­то­ва, Возд­ви­же­ния Крес­та (хра­мо­вый) и Свя­то­го Ца­ря-Му­че­ни­ка. Бе­лые узор­ные Царс­кие Вра­та.

Фо­тог­ра­фии, днев­ни­ки и ве­щи Царс­кой Семьи «все это вре­мя» хра­ни­лись имен­но в зак­ры­той двор­цо­вой церк­ви.

Есть во двор­це фо­тог­ра­фия мо­ло­дых Го­су­да­ря и Го­су­да­ры­ни с Их под­пи­ся­ми: «Па­па – Ма­ма – Ц[арс­кое] С[ело] – 1917». Это Их по­да­рок Ве­ли­кой Княж­не Оль­ге на день Ее рож­де­ния в 1917 го­ду: фо­тог­ра­фия, за­пе­чат­лев­шая их в год Ее рож­де­ния.

 

Белая дверь, мозаика над входом: Святой Архангел Михаил.
Поясное изображение, золотой фон.

Ар­хи­тек­тор Крас­нов пок­рыл Ли­ва­дийс­кий дво­рец «веч­ным» сос­та­вом, со­вер­шен­но сох­ра­ня­ю­щим бе­лиз­ну от пы­ли и не­по­го­ды.

В кон­це 90-х дво­рец мог рух­нуть: ему уг­ро­жал опол­зень, ко­то­рый уда­лось ос­та­но­вить в 1999 го­ду.

Сно­ва в церк­ви (оди­но­кий по­ход нес­коль­ко дней спус­тя). Неж­ная ти­ши­на, свет, раст­во­ря­ю­щий – вби­ра­ю­щий огонь­ки све­чей. Един­ствен­ное во всей Ли­ва­дии мес­то по­коя.

И всег­да чувство, что за Царс­ки­ми Вра­та­ми ре­ша­ют­ся судь­бы мiра.

Об­раз: «Сня­тие пя­той пе­ча­ти».

Парк: про­хо­жу по сту­пе­ням под ар­ка­ми пер­го­лы и по­па­даю… в сы­рой заб­ро­шен­ный ов­раг с осы­пя­ми и ку­ча­ми (а на­доб­но знать, что во всех крымс­ких пар­ках очень чис­то: лю­бов­но ме­тут, тща­тель­но сле­дят). Про­вал. Вы­би­ра­юсь, на­ко­нец: сос­но­вая ро­ща, крас­ные ство­лы, под но­га­ми су­хая зо­ло­тая хвоя, по вет­кам две бел­ки иг­ра­ют – пор­ха­ют.

В Во­рон­цо­вс­ком двор­це сох­ра­ни­лось все (на наш взгляд; а ес­ли не все, то ка­ким же бы­ло все?). В Ли­ва­дии – ни­че­го.

Ког­да во двор­це би­ли ча­сы, кто-то из оче­ред­ной груп­пы на­ро­чи­тым го­ло­сом: «При-из­ра­ки»… – Маль­чиш­ка. – А я вот по­ду­ма­ла (по­том; тог­да прос­то от­сек­ла): это с ка­кой сто­ро­ны гля­деть… Это «груп­пы» здесь приз­ра­ки, а не Те.
Царс­кая Семья в Ли­ва­дии – всег­да и нав­сег­да, Они Сво­их ве­щей от­сю­да не за­би­ра­ли, не вы­во­зи­ли, так все и ос­та­лось с 1914 го­да.Царс­кая Семья в Ли­ва­дии – всег­да и нав­сег­да, Они Сво­их ве­щей от­сю­да не за­би­ра­ли, не вы­во­зи­ли, так все и ос­та­лось с 1914 го­да. И да­та эта – 1914 – на од­ном из бе­лых фрон­то­нов, чер­ным по бе­ло­му, а ря­дом – чер­но-рдя­ный мно­гог­ран­ный фо­нарь. А про­чие (про­чее) – Ста­лин, Руз­вельт, Чер­чил­ль, «груп­пы» – приз­ра­ки в Их до­ме.

А в хра­ме (бе­лом и ла­зур­ном Крес­то­во­зд­ви­же­нс­ком) – не приз­ра­ки.
И все, ко­то­рые идут в этот дво­рец как в Их дом…

12/25 мая 2002

 

Крымс­кое

Ут­ро Гор­но­го Кры­ма.
Го­ры: склад­ча­тые, греб­нис­тые, сто­ло­вые, круг­лые, вздыб­лен­ные. Там, где уте­сы сплош­ным ока­ме­не­лым воск­ли­ца­тель­ным зна­ком, – строй­ная ру­и­на: ар­ка, часть сте­ны. И сле­дом, в от­вес­ной тем­но-се­рой, хму­рой ска­ле, скаль­ной сте­не – пе­щер­ный мо­нас­тырь Ин­кер­ма­нс­кий. Не­вы­со­кий бе­ло-зо­ло­той храм – зам­ком и клю­чом ко всей ска­ле.
Из отк­ры­то­го ок­на по­ез­да гля­дим и крес­тим­ся. Ми­ну­ем это, и: ок­но в ска­ле! Цвет­ное, узор­ное (глав­ный ри­су­нок – крест), вы­со­кое. Весь дав­ний див­ный Вос­ток от Гру­зии до Кап­па­до­кии, от Эдес­сы до Па­лес­ти­ны.

Вы­со­ты и до­ли­ны: по вы­пук­лос­тям и впа­ди­нам, по зе­ле­ни и кам­ню – те­ни об­ла­ков и прос­ве­ты. Об­ла­ка – низ­кие (ниж­ние), свет­лые, клоч­ко­ва­тые – нес­лись с мо­ря.

Все в ма­ках. Вбли­зи они го­рят нес­тер­пи­мо, вда­ли еле тле­ют: туск­лые, ма­то­вые, ед­ва крас­ные по­ло­сы по по­лям и скло­нам. На Минске, всегда можно будет приобрести диплом специалиста, поэтому если надо купить диплом , то можно будет приобрести диплом любого учебного заведения!

Ед­ва кос­нув­шись этой зем­ли, все ста­но­вит­ся древ­ностью: за­бы­тый бе­тон­ный от­вес – ме­га­ли­том, об­ло­мок гип­са – мра­мо­ром, хи­ба­ра ны­неш­няя – хи­ба­рой не­за­па­мят­ной… Все за­тя­ги­ва­ет, как илом, этой вне- и дов­ре­мен­ностью.

Про­ез­жая под ка­кой-то без­ве­ст­ной вер­ши­ной: Афон. – И за по­во­ро­том, на ска­ле, вы­ся­щей­ся у под­ножья гря­ды еди­ным ог­ром­ным кам­нем, – по­бе­до­нос­но ре­ю­щий храм. (Пер­вое ви­де­ние Фо­ро­с­ской церк­ви).

Го­ры – для под­ви­га, мо­ре – для под­ви­га. Ка­ко­го? Най­дет­ся, бы­ла бы во­ля.

 

В отвесной темно-серой, хмурой скале, скальной стене – пещерный монастырь
Инкерманский. Невысокий бело-золотой храм – замком и ключом ко всей скале.

Здеш­ние края – тра­ги­чес­кие: вздыб­лен­ная зем­ля, жи­лис­тые де­ревья, изо всех сил тя­ну­щи­е­ся тра­вы, ор­ли­ные крылья гор. Тра­ге­дия в приз­рач­ной рам­ке ую­та (гре­чес­ко­го, та­та­рс­ко-ту­рец­ко­го, дер­жав­но-рос­сийс­ко­го).

«Юж­ный бе­рег Кры­ма»: ра­зу­ме­ет­ся, удоб­нее счи­тать это де­ко­ра­ци­ей.

Хму­рые ка­мен­ные ва­зы бы­ло­го по­местья.

Крым 30-х го­дов (не пуш­ки­нс­ких!): от­дель­ная страш­ная те­ма – вет­ка (до серд­це­ви­ны чер­ная).

…Бе­ло­ку­рая, яс­ног­ла­зая, гу­бы сер­деч­ком, бе­лый во­рот коф­точ­ки, бе­лая юбоч­ка с по­яс­ком, бе­лые но­соч­ки-ту­фель­ки, за спи­ной бе­лая ва­за, в пра­вом верх­нем или ле­вом ниж­нем уг­лу сним­ка бе­лая ви­ти­е­ва­тая над­пись: «Ко­ре­из 1935». – Ма­ши­ни­ст­ка НКВД, са­на­то­рий НКВД, Юж­ный бе­рег НКВД…
«Они ны­ря­ют над мо­ги­ла­ми…» – о, этим еще ма­ло ска­за­но…
«Горь­ка мо­рей тра­ва –
Лож­но­во­ло­сая – и пах­нет дол­гой ложью…»
(Из­дев­ки здесь нет – од­на боль.)

Крым и анг­ли­ча­не – ро­ко­вое схож­де­ние. Яд­ра и пу­ли Крымс­кой вой­ны – сэр Уинс­тон Чер­чил­ль, по­же­лав­ший прих­ва­тить на па­мять Спя­ще­го ль­ва из Во­рон­цо­вс­ко­го двор­ца и меж­ду про­чим за­ме­тив­ший, что ки­па­рис-де – тра­ур­ное де­ре­во, умест­ное лишь на клад­би­ще. Про ль­ва, по ле­ген­де, иг­ри­во бро­сил Ста­ли­ну: «А он Вам ни­ко­го не на­по­ми­на­ет?» (Ина­че го­во­ря: «Мо­жет ли лев быть неб­ри­та­нс­ким?») От­ве­та не пос­ле­до­ва­ло. А нас­чет ки­па­ри­сов Ста­лин встре­во­жил­ся – и пош­ли по Кры­му ру­бить де­ревья, по­район­но-по­ба­таль­он­но ра­пор­туя об ус­пе­хах… де­ло, од­на­ко, как-то заг­лох­ло…
И: ко­неч­но же! «Прих­ва­тить на па­мять» (под нег­лас­ным, без­мо­лв­ным, но впол­не внят­ным де­ви­зом: «Та­щи бес­хоз­ное!») – это же лорд Эльд­жин и Эл­ла­да.
«Крым и анг­ли­ча­не» – на­ло­же­ние двух ли­ний: «Рос­сия и анг­ли­ча­не» и «Гре­ция и анг­ли­ча­не». Рок в квад­ра­те.

На об­рат­ном пу­ти из Ли­ва­дии – вид на се­реб­рис­то-се­рый, низ­кий, ушед­ший в зе­лень и зем­лю Дюль­бер: «вос­точ­ные» ку­пол­ки и ба­шен­ки за спи­ной гро­мад­но­го са­на­то­рс­ко­го кор­пу­са. Ве­ли­кий Князь, стро­ив­ший Дюль­бер, возд­ви­гал твер­ды­ню: где она?

Се­реб­рис­то-се­рый – быть мо­жет, как лин­кор «Маль­бо­ро», уво­зив­ший от­сю­да Им­пе­рат­ри­цу Ма­рию Фе­о­до­ров­ну и Ве­ли­ко­го Кня­зя Ни­ко­лая Ни­ко­ла­е­ви­ча…
Нав­сег­да по­ки­ну­тый Дюль­бер.

Ес­ли смот­реть с го­ры, то Дюль­бер сле­ва, а спра­ва – тем­но-се­рый мрач­ный Ко­ре­из: оче­ред­ное юсу­по­вс­кое гнез­до. Италь­я­нс­кое па­лац­цо, у вхо­да ве­не­ци­а­нс­кие ль­вы (го­во­рят: мне-то ту­да не за­хо­те­лось).
А еще го­во­рят, что там бы­ла да­ча НКВД, где Дзер­жи­нс­кий в под­ва­ле уп­раж­нял­ся в стрель­бе. – Юсу­по­вс­кие под­ва­лы… Из-за них же да­чу выб­рал в 45-м го­ду Ста­лин: един­ствен­ное бом­бо­у­бе­жи­ще на весь бе­рег. – Юсу­по­вс­кие под­зе­мелья…

Дру­гое име­ние Юсу­по­вых, гор­ное, зва­лось Кок­ко­зы. «Кок-коз» – «Го­лу­бой глаз», и глаз этот, го­во­рят, кра­со­вал­ся пов­сю­ду, отов­сю­ду гля­дел (фон­тан, уб­ра­н­ство до­ма). По му­суль­ма­нс­ко­му обы­чаю – «от сгла­за». – Сох­ра­нил­ся один фон­тан. – В на­ча­ле вой­ны в Кок­ко­зах обос­но­ва­лось се­вас­то­польс­кое от­де­ле­ние гес­та­по. – По хо­зя­и­ну и гос­ти.

Зву­ки но­вые даль­ше, глу­ше…
Вновь раск­ры­ты Кры­ма лар­цы.
Выс­ту­па­ют на миг – и глуб­же
В свою зе­лень ухо­дят двор­цы.

Воск­ре­се­нс­кая Фо­ро­с­ская цер­ковь пост­ро­е­на куп­цом Куз­не­цо­вым в па­мять спа­се­ния Им­пе­ра­то­ра Алек­са­нд­ра III в Бор­ках; ос­вя­ще­на в 1892 го­ду в при­су­т­ствии Конс­тан­ти­на Пет­ро­ви­ча По­бе­до­нос­це­ва; в 20-е го­ды зак­ры­та и оск­вер­не­на; вос­ста­нов­ле­на в кон­це 80-х – на­ча­ле 90-х (на­род­ная ре­мар­ка: «Спа­си­бо Ра­и­се Мак­си­мов­не» – имен­но так; Гор­ба­че­ва не по­ми­на­ют). «Чай Куз­не­цо­ва»; на мар­ке – Фо­ро­с­ская цер­ковь. Толь­ко ли эти­кет­ка? За­ду­мы­ва­юсь.
Пер­вый нас­то­я­тель – мо­ло­дой се­вас­то­польс­кий ие­ро­мо­нах, впос­ле­д­ствии ар­хи­ма­нд­рит, о. Петр (По­сад­нев), чь­и­ми тру­да­ми вновь по­ды­мал­ся храм, убит на вто­рой день празд­ни­ка Пре­об­ра­же­ния Гос­под­ня в 1997 го­ду (убий­цы, од­но­го из ко­то­рых о. Петр не­ког­да при­ю­тил в сто­рож­ке и вы­вел в лю­ди, ду­ма­ли ог­ра­бить храм).

 

Снаружи – белое видение на скале – на «Красном камне» (теперь и впрямь
обагренном); внутри – возвращенная Византия, то есть Византия после турок.

Сна­ру­жи – бе­лое ви­де­ние на ска­ле – на «Крас­ном кам­не» (те­перь и впрямь обаг­рен­ном); внут­ри – возв­ра­щен­ная Ви­зан­тия, то есть Ви­зан­тия пос­ле ту­рок. Ко­ри­н­фские – ви­зан­тийс­кие, бла­го­род­но­го кам­ня – се­ро­го с тем­ны­ми про­жил­ка­ми мра­мо­ра – ко­лон­ны ис­ца­ра­па­ны, изг­ло­да­ны; впро­чем, ка­мень ока­зал­ся слиш­ком тверд, и име­на оск­вер­ни­те­лей не про­пи­са­ны. Стран­ным об­ра­зом ко­му-то из них взду­ма­лось изоб­ра­зить якорь, и он ви­ден от­чет­ли­во. – Дай-то Бог, что­бы по­том это не соч­ли де­лом рук мест­но­го или за­хо­же­го на­ро­да пра­вос­лав­но­го; впро­чем, не ве­рит­ся что-то в гря­ду­щих ар­хе­о­ло­гов – как го­во­рят нем­цы, die Zeit ist knapp («вре­ме­ни в об­рез», бук­валь­но: «вре­мя в об­рез»).
Уце­лев­шая мо­за­и­ка по­ла. По ней и по ко­лон­нам – алые, зо­ло­тые проз­рач­ные пят­на – свет сквозь но­вые цвет­ные стек­ла уз­ких окон.

Рез­ной де­ре­вян­ный ико­нос­тас – сло­во о. Пет­ра о нем: «Ико­нос­тас бу­дет, а ме­ня не бу­дет» (ус­та­нав­ли­ва­ли – ра­до­вал­ся, тро­гал глад­кое смуг­лое де­ре­во, да вдруг и ска­зал…).

Ему был 31 год; не ос­тал­ся он слу­жить в се­вас­то­польс­ких хра­мах, а по­шел на Крас­ный ка­мень, в раз­ру­шен­ный храм. Па­мять его здесь тре­пет­но чтят, и был он, вид­но, из не­вос­пол­ни­мых (твер­дые и яс­ные чер­ты, жи­вой взгляд – не срав­ни­вая, я от­че­го-то вспом­ни­ла Пет­ра Ге­ор­ги­е­ви­ча Па­ла­мар­чу­ка, пи­са­те­ля и ис­то­ри­ка Моск­вы).

Яс­ное воск­рес­ное ут­ро; мно­гие приш­ли в храм за­ра­нее, по­то­му что шли, «как Бог даст». Внес­ли и рас­ста­ви­ли всю­ду (у икон, а воз­ле по­ро­га – у порт­ре­та о. Пет­ра) ро­зо­вый лох­ма­тый шал­фей (кру­гом в го­рах цве­тет). – Слиш­ком креп­ко пах­нет: вы­нес­ли; сей­час дру­гих цве­тов при­не­сут.

Дер­жав­ная ико­на Бо­жи­ей Ма­те­ри спра­ва, у ок­на. И здесь фон свет­лый, как в Оп­ти­ной.

Об­раз Свя­ти­те­ля Ни­ко­лая с ог­ром­ны­ми – груст­ны­ми и стро­ги­ми, ти­хо воп­ро­ша­ю­щи­ми – оча­ми, скорб­но изог­ну­ты­ми бро­вя­ми.

Го­ры сле­ва и спра­ва, мо­ре (мо­ря!) – сле­ва и спра­ва.
Не­де­ля о сле­пом.

«Тут все лю­бят вен­чать­ся – и на­ши, и при­ез­жие». – Все лю­бят вен­чать­ся…
Го­ра Фа­вор и Го­ра Еле­о­нс­кая.

14/27 мая 2002

 

Хер­со­нес

Хер­со­нес, бе­ре­жок, пол­день…

Цент­ром Хер­со­не­са стал бе­лый храм Свя­то­го Вла­ди­ми­ра (преж­де бы­ла ба­зи­ли­ка – «Шесть ко­лонн»). Те­перь все схо­дит­ся и стя­ги­ва­ет­ся к не­му.

Внут­ри хра­ма прох­лад­но, об­шир­но и бед­но (ико­на­ми и ут­варью). Не ввысь, а вширь (и, долж­но быть, вглубь). – Прост­ран­но.
Ма­ки в раз­ва­ли­нах, в уг­лах чь­их-то до­мов, ку­да я вхо­ди­ла (быть мо­жет, че­рез ок­на?). Ла­би­рин­ты ру­ин.
Го­род мерт­вых и храм жи­вых.
Под­няв­шись на холм, ни­как не обоз­на­ча­е­мый на пла­не, но яв­ля­ю­щий со­бою глав­ную об­зор­ную точ­ку всей бе­ре­го­вой ли­нии Хер­со­не­са (здесь не мог­ло не быть ка­кой-то баш­ни), об­ра­тясь ли­цом к мо­рю, я уви­де­ла сле­ва по бе­ре­гу баш­ню Зе­но­на, а спра­ва – сми­рен­ные веч­ные узо­ры раз­ва­лин и бе­лый до­зи­ра­ю­щий храм.
На этот холм, пол­ный че­реп­ков и ра­ку­шек, я всхо­ди­ла сем­над­цать лет на­зад (с мо­ря, от Зе­но­но­вой баш­ни).

 

Центром Херсонеса стал бе­лый храм Святого Владими­ра (прежде была
базилика – «Шесть колонн»). Теперь все сходится и стягивается к нему.

Здеш­ний бе­рег – сло­е­ный пи­рог.

Сре­зан­ные вре­ме­нем до­ма.

Врос­ший в су­хую зем­лю об­ло­мок – пе­нек ко­лон­ны, бе­лый – ес­ли мож­но так ска­зать, тем­но-бе­лый – так и не по­се­рев­ший мра­мор. Бе­русь: проч­но ли сто­ит? – Со­вер­шен­но не­ко­ле­би­мо. – Гля­жу с вос­хи­ще­ни­ем: пох­валь­ный при­мер.

Древ­ность? веч­ность? – Из­веч­ность.

Ба­зи­ли­ка: по вы­ги­бу сте­ны приз­наю ал­тарь. Так зна­чит, этот вот квад­рат, этот выс­туп над ка­мен­ным по­лом… Был? Есть? Под­хо­жу (ибо уже стою ря­дом), в па­мять преж­не­го при­па­даю (скло­ня­юсь – поч­ти ло­жусь воз­ле), кла­ду ру­ку на край. Теп­лые, прог­ре­тые солн­цем кам­ни (плин­фа впе­ре­меш­ку с се­ры­ми) и – бы­ло то в кам­не или в ру­ке – пос­лы­шал­ся мне ка­кой-то внут­рен­ний гул: не отз­вук, а ток. – Быль.

А Хер­со­нес – центр (серд­це) Се­вас­то­по­ля. – Здеш­ний (и, быть мо­жет, все­го Кры­ма) Кремль.

Те­перь с мо­ря ви­ден Крест (крес­ты на гла­вах и сте­нах Хер­со­не­с­ско­го хра­ма). Хо­чет­ся ска­зать: те­перь сю­да сно­ва мо­гут при­ча­ли­вать ви­зан­тийс­кие ко­раб­ли.

Сем­над­цать лет на­зад я мно­го­го не ви­де­ла – не уме­ла чи­тать этой кни­ги: знак Име­ни Хрис­то­ва над дверью ба­зи­ли­ки, в мра­мо­ре ее, ры­бы и крест на пли­те ку­пе­ли… но кни­гу са­му лю­би­ла.

Зна­ме­ни­тые «Шесть ко­лонн» – не «Ан­тич­ность», а VI век по Рож­де­ст­ве Хрис­то­вом: ру­и­ны хра­ма – да, но не язы­чес­ко­го, а хрис­ти­а­нс­ко­го – ви­зан­тийс­ко­го, и они бе­ло­му со­бо­ру не про­ти­вос­то­ят, а ра­ду­ют­ся. «Он – мы».

2/15 ию­ня 2002

Второму Риму

Византия, отзовись, Византия, –
Всех стройнее, наряднее – где ж ты?
Многостолпные палаты золотые,
Василевса пурпурные одежды,

Кораблей великолепная стая…
Где Царьград твой – око вселенной,
Где зеница – София Святая,
Перед Богом яхонт драгоценный…

Как сквозь толщу: «Кирие элейсон»*…
Как из глуби морской – свеща с амвона…
Взял огонь, расклевало железо,
Поглотили тебя тёмные волны.

Говорят, была льстива, лукава…
Что растленно было, то истлело.
Обветшала твоя пышная слава,
Кривда минула, правда уцелела –

И – не басня то, не выдумка, не сон нам –
Византия, Жар-птица Византия,
В малом храме, снегами занесённом,
Твои крылья плещут золотые.

Первый день Рождества 1992/1993

 

1453

Надменный рыцарь на скалистой круче,
Глядящий вдаль, где вал огня высокий…
Светило закатилось на Востоке.

Тяжёлым багрецом того заката
Миланские доспехи заблистали
И меч двуручный золингенской стали.

Ужели золингенские волчата
Орлу чужому бросятся на помощь?
Ты помнишь ли, Европа… нет, не помнишь.

Черты, как изо льда, взор – чистой стали,
Холодный ветер треплет плащ твой белый…
И вновь тебе невнятны наши беды.

14/27 июля 1993

 

* * *

Купол мглистый, Святая София!
Вековечный, многоочитый!
Как войти в приделы пустые?
Как ступить на гулкие плиты?

Недвижимо воздушное море,
Окна-очи глядят незряче.
О, как много простора для горя,
Как раскрыты выси для плача!

Что здесь: «Радуйся» или «Здравствуй» –
Что и молвить – к тому ж при страже…
Пусть другие дивятся убранству,
Письменам-ятаганам – я же,

В пустоте твоего разора
Не бывав, не бродив – не вправе, –
Слышу отзвук далекого хора,
Вижу всё, как тогда: во славе, –

Ты-то знаешь. Лелея сон свой,
Ввысь и вглубь, в пределы иные
Ты глядишь, закатное солнце,
Купол света, Святая София.

11/24 января 2000