В сложноорганизованной Ойкумене эта галактика влиятельных персонажей, обладающих доступом к самому совершенному в истории инструментарию и технологиям, реализует новый тип и уровень операций, включая эффективные действия в ситуациях неопределенности. Сегодняшние «люди воздуха» – это не былые писатели и поэты, визионеры и риторы, хотя в свое время литераторы и философы пролагали социальные маршруты, на что в «Старом порядке и революции» указал Алексис де Токвиль: «Каким образом литераторы и ученые того времени, не обладавшие ни чинами, ни почестями, ни богатствами, ни ответственностью, ни властью, в действительности превратились в главных и притом единственных политических деятелей своей эпохи, поскольку пока другие исполняли функции правительства, они одни пользовались реальным авторитетом? <…> Политическая жизнь была насильственным образом оттеснена в литературу, а писатели, приняв на себя труд управления общественным мнением, внезапно заняли место, какое в свободных странах занимают обычно вожди политических партий <…> литераторы приобрели политическую силу, получившую в конечном счете преобладающее значение в обществе».
Новое поколение четвертого сословия работает преимущественно не с вербальными, а непосредственно с социальными и политэкономическими текстами практики. Высокие социогуманитарные технологии нацелены на распоряжение объектами и событиями мерцающей реальности, плохо контролируемой конвенциональными методами. Речь идет о техниках косвенного, матричного, рефлексивного, точечного, рефлекторного управления, других способах нетривиального воздействия на сложные объекты в условиях интенсивной новизны.
Прежнее знание о мире оказалось недостаточно эффективным, подчас обманчивым и едва ли не обременительным в новой вселенной. Чересчур сильна привычка думать о территориях и конструкциях, нежели о людях и энергиях, о совершившемся, а не о находящемся в становлении и об открывающихся возможностях. Но сегодня интересен не столько факт, сколько тренд; востребовано искусство чтения, а не навыки произнесения слов. Люди долго жили в землянках на берегу великого океана, который еще предстоит пересечь.
Возрастает роль амбициозного, сложного, компетентного человека – мастера свободных искусств, способного спроектировать и результативно осуществить комплексный акт. Человек-предприятие (manterpriser) – господин воздуха – востребован в роли как конструктора, так и деструктора. Формируя общественную топографию, он прочерчивает горизонт театра действий, который можно охарактеризовать как власть без государства.
Антропологические системы конкурентоспособнее публичных институтов. Человек – насельник творимой им же вселенной – способен воплощать экзотичные версии прогностического текста. Люди, будучи по своей природе сверхсложными организмами, пребывающими в транзитном состоянии и побуждаемыми желанием не просто жить, но плодотворно действовать, объединяются в молекулярные цепочки по принципу алхимической симпатии, соучаствуя в трансформационных процессах.
Антропоцентричность проявляется в сдвиге от объективно механистичного стереотипа к субъективированным формам рефлексии, учитывающим ментальный, виртуальный характер социальных объектов и пластичность, алогичность, произвол человеческой натуры. К примеру, если бы Сталин обладал подобным инструментарием, последствия венчурного мышления Гитлера и Черчилля не застали бы страну врасплох. В наши дни методы рефлексивного управления были с успехом использованы при планировании военных действий США в Ираке.
Параллельно с трансформацией военных технологий в комплексные системы господства кардинальные изменения происходят также в сфере финансово-экономической, познающей бескрайний космос трансфинитной практики. Корпорации новой элиты, действуя в условиях конкордата (и одновременно конкуренции) с элитой уходящей, выстраивают каркас глобальной штабной экономики, задающей правила игры на планете. А также создают высокие геоэкономические технологии, организующие практику в глобальном масштабе, обеспечивая устойчивый постоянный контроль и доход.
Новые технологии повлияли на актуальную формулу денег. Появились новые деньги, отличные от прежних. Старые были особыми вещами – слитками, монетами, банкнотами, векселями, облигациями, сертификатами, обеспеченными ликвидностью банка либо материальными активами государства. Но современная американская банкнота – чем обеспечена она? Ни сокровищами форта Нокса, ни собственностью США, да и вообще это не продукт американского казначейства. Обеспечена же она глобальной циркуляцией, востребованностью в пространстве текущих и отложенных операций, универсальной ликвидностью, символическим и социальным капиталом, другими нематериальными активами, совокупной мощью США и 6-м американским флотом. Федеральная резервная система США – при всех обременениях, возложенных на нее государством, – пожалуй, первое мощное постиндустриальное и фактически трансграничное производство XX века.
Или, скажем, технология глобального долга. Можно описывать, каким образом она приводилась в действие, рассматривая эмиссию долговых обязательств как форму колонизации будущего – капитализацию времени. На сегодняшний день глобальный долг превратился, по сути, в систему контроля над траекториями мирового дохода/ресурсных потоков, над системами потребления и их национальной геометрией. А что такое инфраструктура квазирентных геоэкономических платежей, где доход и прибыль извлекаются не из земли, как в классической политэкономии, а «из воздуха»?
Возьмем технологию управления рисками. Ее суть не только в страховании национальных, региональных, глобальных рисков с бонусом в виде инициирования соответствующих международных институтов, но также в искусстве управления кризисными ситуациями (то есть в капитализации альтернатив бытия). То же можно сказать о перспективе глобальной налоговой системы, прообраз которой проскользнул еще в схеме Киотского протокола.
Особая тема – деструктивная параэкономика, в рамках которой доход образуется за счет деконструкции – подчас высокоиндустриальной и высокотехнологичной – результатов человеческой деятельности.
И конечно – проекции будущих властных водоразделов: зон эффективного управления на бескрайних территориях трансфинитной хрематистической практики.
Самоорганизующаяся критичность
Тихие сумасшедшие приближают будущее.
Габриэль Гарсиа Маркес
Примером технологий, которые обозначают как технологии управления хаосом, является концепция self-organized criticality – самоорганизующейся критичности, – сформулированная в русле новой рациональности – исследования сложных и сверхсложных систем, идей хаососложности, негативной диалектики, самоподдерживающегося развития.
Зыбкие границы науки о хаосе, зародившейся в 1960-е годы, вначале охватывали науки о природе. Однако примерно с 1980-х годов, если не раньше, обретенные знания стали примеряться к социокосмосу – военной сфере, бизнесу, политике. Дисциплинарные рамки толкуются при этом расширительно, а ряд категорий и лексем употребляется метафорически, скорее ориентируя, нежели определяя.
Предмет исследований – не статика, не частица, то есть материальный объект, а элемент движения. Точнее, непрерывности – волна, тренд. Динамика рассматривается как состояние системы, способной абсорбировать и рассеивать энергию, поступающую извне, генерируя и хаос, и новые формы организации. Ситуация описывается посредством таких понятий, как диссипативные структуры, кооперативные явления, периодические/непериодические последовательности, синергетические эффекты, автокаталитические процессы, спонтанные ремиссии, сечение фазового пространства, фрактал, бифуркация, аттрактор. Сложные системы естественным образом эволюционируют до критической стадии, на которой определяется их судьба: тут даже незначительное воздействие способно вызвать цепную реакцию, затрагивающую многие элементы системы.
Сложная самоорганизующаяся (адаптивная) система обладает потенциалом динамического хаоса, что проявляется в критических ситуациях. При определенных обстоятельствах небольшие события могут привести к ее обвалу. Простой пример – куча песка, которая рассыпается после того, как принимает очередную горсть. В другом случае внешнее действие способно стимулировать реструктуризацию и установление нового порядка. Обвал, как и реконструкция, происходит стремительно. Технологии, нацеленные на управление социальной мобильностью, претендуют на сознательное достижение подобных эффектов, форсирование, использование критических состояний, а в перспективе – продуцирование из возникающих турбулентностей желаемых форм нового порядка.
Местом профессионального изучения феномена сложности (физической, биологической, социальной, технической) является американский Институт Санта Фе, созданный в 1984 году специально для исследования комплексных систем, сюжетов, проблем. В научный фундамент института были заложены идеи Андрея Колмогорова и Якова Синая, Бориса Белоусова и Анатолия Жаботинского, Ильи Пригожина и Алана Тьюринга, Рене Тома и Бенуа Мандельбро, Эдварда Лоренца и Митчелла Фейгенбаума, Джеймса Йорке и Германа Хакена, Норманна Паккарда и Кристофера Лангтона, Мюррея Гелл-Манна и Пера Бака… А также иных авторитетных исследователей нелинейности и самоорганизации. Со временем появились другие организации – в частности, Группа по изучению действий в условиях неопределенности и Центр по исследованию сложных операций при Пентагоне.
Хотя методология – это скорее исследовательская позиция, стимулирующая поиск эффективных средств контроля и управления в изменчивых обстоятельствах, ее отдельные прописи технологизированы. Проблема, однако, в высоком риске и малой предсказуемости следствий дестабилизации и обвальной хаотизации. Правда, социосистемы в этом отношении выгодно отличаются от физических – здесь присутствуют дополнительные механизмы амортизации (benevolent factors).
Технологизацией методологии занимаются преимущественно те, которые проверяют ее на практике. И те, которые объединены модным термином «кризис-менеджмент», причем необязательно применительно лишь к управлению политическими или экономическими процессами: обширное поле деятельности представляют антитеррористические, военные или культурологические операции.
Вот пример алгоритмизированного действия в динамичной среде в условиях неопределенности: создается и позиционируется подсадная утка – аттрактор, стягивающий гравитацией элементы, которые хотелось бы выявить, наблюдать и по мере возможности контролировать, управлять ими. Но для выполнения задачи аттрактор должен инициировать и стимулировать динамику в заданном направлении, действуя эффектно, если не эффективно, поскольку, чтобы сохранять качества аттрактора, он должен являться авторитетом/лидером. Причем качество его эффектности и/или эффективности измеряется по параметрам, присущим именно данному сообществу. Что же происходит при попытке контроля над деструктивной констелляцией? Наверное, для внешнего наблюдателя совокупность действий в этом случае могла бы показаться гротескной реминисценцией на тему азефовщины. И порою с соответствующими последствиями.