Постмодернистским апофеозом темы особого пути стала концепция «суверенной
демократии» Владислава Суркова (2006 год), в которой «просвещенный
авторитаризм» российской власти объяснялся необходимостью противостоять
«цветным» революциям.
Первый – это особый путь как идеология снизу, или философские, исторические, историософские, общественно-политические рефлексии российского образованного класса на тему развития России. Инициатива появления таких идеологий исходит снизу, от общества, и сами идеологи, как правило, не преследуют каких-либо утилитарных целей угодить власти. Например, славянофилы – одни из наиболее последовательных пропагандистов особого пути России – периодически притеснялись властью. Так, в 1832 году был закрыт журнал Ивана Киреевского «Европеец», а в 1848 году Юрия Самарина краткосрочно заключили в Петропавловскую крепость за его «Письма из Риги». Иван Аксаков в 1868 году стал жертвой цензуры – суд остановил издание его газеты «Москва», а самому мыслителю запретили заниматься журналистикой в течение 12 лет, а позже даже выслали из Москвы – за излишнюю инициативу как раз в славянском вопросе. Алексей Хомяков, Николай Гоголь, Федор Достоевский, Константин Леонтьев, Владимир Соловьев, проповедавшие особый путь России, получали скорее неприятности от властей, чем какие бы то ни было бонусы. Да и общество относилось к их взглядам в этом вопросе по большей части с недоумением.
Второй тип – особый путь как идеология сверху. Это идеологические и пропагандистские стратегии государства, направленные на сугубо утилитарные задачи – усиление легитимности власти, сохранение и упрочение политического режима, повышение роли государства и степени государственного патернализма, подчинение Церкви государству, ослабление гражданского общества, борьбу с вольнодумством и оппозицией, имперскую экспансию вовне.
Идеологи особого пути снизу говорят обычно об исключительной ответственности России перед мировой историей и высшими силами (Провидением, Богом, Судьбой), о вселенскости и универсальности отечественного исторического опыта, о специфической природе сердечного созерцания как уникальной формы познания мира, о проникновенном понимании человека в православных культурах и т.п.
Идеологи провластной версии особого пути выстраивают аргументацию иначе. Они указывают на априорные права власти и государства и оправдывают особым путем мобилизационный тип развития страны, неэффективность существующего политического режима, отсутствие верховенства права, слабое развитие современных социально-политических институтов. Ссылками на непохожий на других способ существования объясняют подчас и монопольное положение и произвол бюрократии, ликвидацию гражданских и политических свобод, установление авторитарного или тоталитарного режима, узурпацию власти, а также имперскую экспансию и захват чужих территорий. Российская провластная политическая мысль еще во времена Николая I сформулировала теорию «официальной народности» – знаменитую триаду графа Сергея Уварова «православие–самодержавие–народность» (1833 год), ставшую матрицей для последующих охранительно-консервативных идеологем. В России византизм и концепты восточнохристианской цивилизационной идентичности на протяжении нескольких последних веков также задействованы в генерировании представлений об «особом пути». Причем представлений как снизу, так и сверху.
Византизм снизу – это прежде всего идеи восточнохристианского цивилизационного пространства, проекты «Византийского содружества наций» (Димитрий Оболенский), православного мира, образы Святой Руси, «тысячелетнего царства» и т.д. Обыкновенно в этих и подобных взглядах речь идет о справедливости, соборности, социальной солидарности и о горизонтальных формах добровольной геополитической интеграции, а не о чьем-либо политическом доминировании.
Византизм сверху – это в первую очередь имперостроительные идеологии, направленные на вертикальную интеграцию вокруг Москвы и России различных народов и государств. Их российский политический режим использует в своих внутриполитических и внешнеполитических интересах. После распада Советского Союза византизм сверху, византийский регистр в официальной идеологии долгое время был востребован лишь в маргинальных интеллигентских «патриотических» кругах. Однако в начале 2000-х на него обратили внимание и во властных коридорах, оценив мобилизационный потенциал подобной идеологемы, – зашла речь о концепциях православной цивилизации, поствизантийского пространства, «Русского мира», Третьего Рима и т.п.