Полоумный гуманизм
Владимир Бушин
Недавно вышла новая книга Даниила Гранина «Мой лейтенант». О войне. Автор ведёт в ней речь от лица вымышленного персонажа. В «Литературной газете» напечатана рецензия критика Андрея Туркова.
В годы расцвета и благоухания демократии Д.Гранин сделал немало довольно обременительных для его возраста и наперсной Золотой Звезды заявлений о войнах вообще, о Великой Отечественной в частности, а также о том, что писали о войне другие авторы. А.Турков, видимо, об этих заявлениях не знает.
Так, будучи выдающимся гуманистом, тов. Гранин однажды заявил, что в «Войне и мире»: «Французы для Толстого были не только оккупантами, но и людьми, которые страдали, мучились». Иначе Даниил Александрович и помыслить не может о собрате своём, в старости проповедовавшем непротивление злу. Рисовал, дескать, классик, как грабили французы, но при этом волосы на себе рвали от сострадания; расстреливали, но горючими слезами обливались от жалости. Трогательно? Однако ни одного персонажа-страдальца из числа оккупантов, вроде бы, заслуживающего в какой-то мере сочувствия, автор не назвал. Почему? Да потому что в великом романе и нет такого. Но есть русский офицер князь Андрей, который говорит своему другу Пьеру Безухову накануне Бородинской битвы: «Одно, что я сделал бы, ежели имел бы власть, я не брал бы пленных... Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все».
А Гранин продолжает просвещать нас: «Толстой относился к французам как к несчастным людям, втянутым в кровопролитие». Конечно, несчастные: пошли по шерсть, а вернулись стриженые. Да и сколько вернулось-то? Из 600 тысяч всего тысяч 50. Но никакого сожаления по поводу этого обстоятельства Толстой не высказывал. Так читал ли Гранин Толстого? Или думает, что никто другой не читал?
За гуманными сентенциями нельзя не видеть укора и призыва: вот бы и нам писать о немцах не только как об оккупантах и преступниках, но как и о страдальцах, не знавших покоя после Бабьего Яра, как о мучениках совести после расправы над жителями Керчи в Аджимушкае, как о не знавших покоя беднягах после расстрела и сожжения сотен Хатыней, в конце концов, как о несчастных людях, втянутых в истребление мирного населения СССР и наших пленных, но, увы, разбитых и выброшенных. А что мы писали? Один поэт возглашал:
Я не дам свою родину вывезти
За простор чужеземных морей.
Я стреляю. И нет справедливости
Справедливее пули моей.
Другой, будто со слов князя Андрея, взывал:
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Мы и стреляли в этих страдальцев, и убивали столь несчастных людей. Какое бессердечие!
Гранин написал сочувственное предисловие к книге немецкого «писателя-солдата» по фамилии Х.Стахов. Чем книга привлекла и умилила его? Тем, что «в ней отсутствует ненависть к русским». А за что немцам нас ненавидеть? Их мудрый Бисмарк настойчиво предупреждал: никогда не лезьте на Россию! Но они не вняли, по призыву Гитлера полезли и получили прекрасный урок, которого должно хватить на все века. За такой урок немцам надо молиться на нас, а не копить ненависть.