Монета императора Льва Исавра. VIII век

Истоки иконоборчества следует искать в сосуществовании в ареале
Византии трех авраамических религий, из которых две – иудаизм и ислам –
отвергают всякое идолопоклонство.

В кру­гу ви­зан­то­ло­гов сло­жи­лось мне­ние о «ви­зан­ти­низ­ме» как ду­хов­ном фе­но­ме­не, вы­ра­жав­шем не­кую ду­хов­ную общ­ность Вто­ро­го Ри­ма. Но су­ще­ст­во­ва­ла ли на са­мом де­ле эта ду­хов­ная общ­ность, пок­ры­вав­шая яко­бы со­бою им­пе­рс­кое прост­ра­н­ство? В этом при­хо­дит­ся усом­нить­ся. Что прав­да, то прав­да – эл­ли­нис­ти­чес­кая куль­ту­ра, еще в IV ве­ке до на­шей эры расп­ро­ст­ра­нив­ша­я­ся на этих зем­лях с при­хо­дом Алек­са­нд­ра Ма­ке­до­нс­ко­го, слу­жи­ла не­ко­то­рой об­щей ос­но­вой для вза­и­мо­по­ни­ма­ния меж­ду наз­ван­ны­ми на­ро­да­ми. Римс­кое сог­раж­да­н­ство до­ба­ви­ло к этой ос­но­ве так­же не­ко­то­рое ощу­ще­ние общ­нос­ти. Но лишь до по­ры до вре­ме­ни. Как, впро­чем, и ос­таль­ные две скре­пы им­пе­рии – язык и хрис­ти­а­нс­кая ве­ра. Дру­гих скреп не бы­ло, да и эти ока­за­лись не­на­деж­ны­ми.

Для на­ча­ла о язы­ке. Об­ра­тим вни­ма­ние на яр­кий и ха­рак­тер­ный факт: Ви­зан­тия во­об­ще не да­ла об­раз­цов вы­со­кой ли­те­ра­ту­ры во всех ос­нов­ных ее фор­мах – по­э­зии, про­зе и дра­ма­тур­гии. Ког­да го­во­рят о сколь­ко-ни­будь вы­да­ю­щих­ся па­мят­ни­ках ви­зан­тийс­кой сло­вес­нос­ти, име­ют в ви­ду лишь жи­тий­ную ли­те­ра­ту­ру, ора­то­рс­кое ис­ку­с­ство, па­мят­ни­ки юри­ди­чес­кой и ис­то­ри­чес­кой мыс­ли, эпис­то­ляр­ное нас­ле­дие. Но не собствен­но ли­те­ра­ту­ру, где осо­бых дос­ти­же­ний не от­ме­че­но. Точ­но так же, как и Рим, по су­ти, прек­ра­тил ли­те­ра­тур­ное твор­че­ст­во пос­ле Вер­ги­лия и Ови­дия.

При­чи­на в обо­их слу­ча­ях од­на и та же. Ла­ти­нс­кий язык с те­че­ни­ем вре­ме­ни по­те­рял зна­че­ние на­ци­о­наль­но­го язы­ка ла­ти­нян и прев­ра­тил­ся в слу­жеб­ный язык меж­на­ци­о­наль­но­го об­ще­ния мно­же­ст­ва на­ро­дов Римс­кой им­пе­рии. Ана­ло­гич­ная ис­то­рия выш­ла и с гре­чес­ким язы­ком. Да ведь он и не был из­на­чаль­но соп­ри­ро­ден ог­ром­но­му боль­ши­н­ству на­се­ле­ния Вос­точ­ной Римс­кой им­пе­рии – хо­тя, прав­да, и не сов­сем чужд бла­го­да­ря по­хо­ду Алек­са­нд­ра. Вы­тес­нив (за дол­гие пять­сот лет!) сов­сем уж чу­же­род­ную ла­тынь, гре­чес­кий язык так и не стал род­ным для всех на­ро­дов Ви­зан­тии. Один чу­жой язык сме­нил­ся дру­гим чу­жим язы­ком – толь­ко и все­го. А что же мож­но соз­дать на слу­жеб­ном язы­ке, ко­то­рый не яв­ля­ет­ся ор­га­ни­чес­ким по­рож­де­ни­ем те­ла и ду­ши на­ро­да, ко­то­рый не свя­зан ты­ся­ча­ми нез­ри­мых ни­тей с са­мы­ми глу­бин­ны­ми его кор­ня­ми? Толь­ко слу­жеб­ную же ли­те­ра­ту­ру, прес­ле­ду­ю­щую впол­не прак­ти­чес­кие, да­ле­кие от чис­то­го ис­ку­с­ства це­ли. В мно­го­на­ци­о­наль­ном им­пе­рс­ком со­об­ще­ст­ве по-дру­го­му и не мог­ло быть.

Ин­те­рес­но, что ла­тынь, пре­об­ра­зо­вав­шись вна­ча­ле в вуль­гар­ную ла­тынь (язык меж­на­ци­о­наль­но­го об­ще­ния поч­ти всей Ев­ро­пы), в даль­ней­шем эво­лю­ци­о­ни­ро­ва­ла в пре­де­лах Ита­лии и вер­ну­ла-та­ки се­бе зна­че­ние на­ци­о­наль­но­го язы­ка – италь­я­нс­ко­го для италь­ян­цев. Что не­мед­лен­но да­ло се­бя знать в ве­ли­ко­леп­ных дос­ти­же­ни­ях италь­я­нс­кой ли­те­ра­ту­ры уже в ран­нем Сред­не­ве­ковье. Да и в дру­гих стра­нах к мо­мен­ту ги­бе­ли Вто­ро­го Ри­ма уже су­ще­ст­во­ва­ла Боль­шая Ли­те­ра­ту­ра на на­ци­о­наль­ных язы­ках. Но в Ви­зан­тии ни­че­го по­доб­но­го не про­и­зош­ло: здесь не­ко­го пос­та­вить в один ряд с Пет­рар­кой, Дан­те, Бок­кач­чо, Чо­се­ром, Вийо­ном, кур­ту­аз­ной по­э­зи­ей Про­ван­са и Бур­гун­дии, Эраз­мом Рот­тер­да­мс­ким, Се­басть­я­ном Бранд­том и др. Это не­мо­т­ство­ва­ние вхо­дит в об­щий счет, по ко­то­ро­му ви­зан­тий­цы расп­ла­чи­ва­лись за бре­мя им­пе­рии.

Сво­е­об­раз­ной ре­ак­ци­ей собствен­но гре­чес­ко­го эт­но­са на прис­во­е­ние его на­ци­о­наль­но­го язы­ка всем на­се­ле­ни­ем Ви­зан­тии и на низ­ве­де­ние это­го язы­ка до уров­ня слу­жеб­но­го яви­лось воз­ник­но­ве­ние так на­зы­ва­е­мых со­ци­о­лек­тов – по су­ти, двух раз­ных гре­чес­ких язы­ков: язы­ка прос­то­на­родья (и ино­род­цев) и язы­ка ра­фи­ни­ро­ван­ной ин­тел­ли­ген­ции. Это раз­де­ле­ние соп­ро­вож­да­ло пос­те­пен­ный пе­ре­ход от ста­рог­ре­чес­ко­го к но­вог­ре­чес­ко­му язы­ку и сох­ра­ни­лось до на­ших дней. Об­ще­у­пот­ре­би­тель­ный, рас­хо­жий язык ока­зал­ся от­де­лен­ным от язы­ка об­ра­зо­ван­ных сло­ев, на­ру­ши­лось жи­вое един­ство не толь­ко на­ци­о­наль­но­го язы­ка, но и на­род­ной ду­ши и судь­бы гре­ков. Ли­те­ра­тур­ное бесп­ло­дие – пря­мой ре­зуль­тат это­го урод­ли­во­го яв­ле­ния. А оно, в свою оче­редь, – не­пос­ре­д­ствен­ное след­ствие урод­ли­во­го об­ще­ст­вен­но­го уст­рой­ства.

Не луч­шим об­ра­зом обс­то­я­ло де­ло и с ре­ли­ги­оз­ной скре­пой им­пе­рии. «Ве­ли­кая хрис­ти­а­нс­кая им­пе­рия», ка­кой нам ее предс­тав­ля­ют, ни­ког­да не жи­ла ус­той­чи­вой, бла­го­по­луч­ной, уве­рен­ной в сво­ей ис­тин­нос­ти ду­хов­ной жизнью. Нап­ро­тив, она все вре­мя сод­ро­га­лась в кон­вуль­си­ях бо­ре­ний, по­рой кро­ва­вых. Лич­но я всег­да с сок­ру­ше­ни­ем сер­деч­ным ду­маю о том, из ка­ких не­дос­той­ных рук мы по­лу­чи­ли све­точ хрис­ти­а­н­ства. Мо­ря кро­ви и слез про­ли­лись из-за ари­а­н­ства, нес­то­ри­а­н­ства, пав­ли­ки­а­н­ства, мо­но­фи­зи­т­ства, бо­го­миль­ства, мо­но­фе­ли­тс­кой унии, ико­но­бор­че­ст­ва и раз­де­ле­ние Церк­вей в 1054 го­ду. И все эти урод­ства и отк­ло­не­ния ос­но­вы­ва­лись на поч­ве на­ци­о­наль­ных раз­ли­чий, на­хо­див­ших се­бе вы­ход в раз­ли­чи­ях ре­ли­ги­оз­ных.

Из­му­чен­ное ве­ро­ис­по­вед­ны­ми внут­рен­ни­ми не­у­ря­ди­ца­ми ви­зан­тийс­кое пра­вос­ла­вие в кон­це кон­цов сда­лось на ми­лость по­бе­ди­те­ля и сог­ла­си­лось на унию с Римс­кой цер­ковью (Ли­онс­кий со­бор 1274 го­да), про­су­ще­ст­во­вав все­го лишь двес­ти двад­цать лет пос­ле раз­де­ле­ния Церк­вей. (Прав­да, уния бы­ла ра­зор­ва­на пос­ле смер­ти Ми­ха­и­ла VIII Па­ле­о­ло­га, но вско­ре зак­лю­че­на сле­ду­ю­щая уния на Фер­ра­ро-Фло­рен­тийс­ком со­бо­ре в 1439 го­ду.)

В 380 го­ду Фе­о­до­сий Ве­ли­кий про­во­зг­ла­сил хрис­ти­а­н­ство един­ствен­ной ре­ли­ги­ей всей Римс­кой им­пе­рии. С тех пор мож­но при­пом­нить мно­го про­яв­ле­ний бо­лез­ней ре­ли­ги­оз­но­го рос­та Ви­зан­тии: взять хо­тя бы дра­ки рев­ни­те­лей хрис­ти­а­н­ства с не впол­не хрис­ти­а­ни­зи­ро­ван­ны­ми жи­те­ля­ми Конс­тан­ти­но­по­ля при Ио­ан­не Зла­то­ус­те! А Юс­ти­ни­ан II сжи­гал ере­ти­ков, осо­бен­но ар­мя­нс­ких мо­но­фи­зи­тов.