Экономика стартовала в своем научном развитии именно как морально-нравственная философия европейского Нового времени. Это сегодня экономика и философия разведены в нашем сознании на максимальную дистанцию их предметного различия, так что сама заявка на преодоление экономического кризиса с помощью философии кажется неискушенным людям чуть ли не бредом. Однако еще три столетия назад никого не смущало, что экономика была органичной частью моральной философии и позиционировалась как сугубо этическая дисциплина. Сошлемся на хорошо всем известный факт: самый знаменитый экономист всех времен и народов Адам Смит был на самом деле именно философом – заведующим кафедрой нравственной философии университета в Глазго. Главным своим научным трудом Смит считал вовсе не «Исследование о природе и причинах богатства народов», а книгу по нравственной философии – «Теорию моральных чувств». Другой основатель экономической науки Джон Локк также был философом. Он предложил до сих пор хранящиеся в теоретическом арсенале экономической науки модели «общества» и «экономического человека».
Экономика как секулярная этика с самого начала отказывается от идеи следования трансцендентным сущностям и апеллирует только к требованиям «реальной» человеческой практики, стремясь понять, каким образом мораль, будучи свойством отдельного индивида, является в то же время обязательной, организующей силой общества? По Фрэнсису Бэкону цель этики, как и всякой другой науки, «не в приукрашивании вещей, а в выявлении в них полезного и истинного». Он подразделяет ее на два учения – об идеале (или образе блага) и об управлении воспитания души. Поскольку этика венчает философию, то ее незыблемо истинные правила не могут быть найдены раньше, чем будет достигнуто полное знание других наук, а пока этого не сделано. И далее Рене Декарт, наследуя указанное направление мысли Бэкона, ограничивается несовершенной этикой и предлагает временные правила морали, первое и главное из которых обязывает человека жить в соответствии с законами и обычаями своей собственной страны и считать это за единственную возможную истину.
И процесс пошел! Томас Гоббс оспаривает представление о человеке как общественном (политическом) животном, из которого явно или неявно исходила предшествующая ему этика. По Гоббсу человек изначально эгоистичен, нацелен на собственную выгоду, и понятия правильного и неправильного, справедливого и несправедливого не имеют в нем места. Принципиальный разворот в экономике от нравственной проблематики совершает Дэвид Юм, нашедший в качестве основного гносеологического недостатка всех моральных наук их необоснованный предметный переход от «есть» к «должно быть», что, по его мнению, совершенно неправомерно с научной точки зрения. Для восстановления же научной состоятельности экономики как нравственной философии Юм пошел на противопоставление и, в конечном счете, на полное изгнание из предмета рассмотрения этой науки всего ценностного, аксиологического, оставив в ней только сугубо фактурное, практическое начало. Так состоялось главное искажение предмета экономики: она перестала быть частью всего спектра нравственной философии и в подобном – чрезвычайно зауженном – виде сохранилась как искусственно созданная единичным исследователем конструкция, сфокусированная на его сначала рафинированно теоретическом, а затем уже неприкрыто практическом интересе. В такой модели даже в изначальном, то есть в сугубо теоретическом, облике общее благополучие человека сведено лишь к его материальному благосостоянию. А сам человек с его бездной смыслов – к экономическому придатку.
Примитивизация мира, общества, человека, его целей и ценностей состоялась. В экономической сфере уже не осталось никакой философии, кроме единственной – вульгарно-материалистической, утилитарно-меркантильной. Таинственный мир трансформировался в примитивную общественную схему, где человеку отводится роль продавца, покупателя или посредника при купле-продаже неких товаров и услуг. Даже разнообразные социальные отношения между людьми теперь сводятся исключительно к взаимодействиям хозяйственным. Разнообразие красок окружающей действительности вырождается в примитивные черно-белые схематизмы смоделированного экономикой мира как рынка. Само философское понятие общества вырождается в упрощенную его модель по Локку, а затем – просто в рынок. А философское понятие человека трансформируется в экономического человека как отдельно взятого хозяйствующего субъекта (по Смиту). Философский же предмет экономики как нравственной философии незаметно перетекает в предмет, принципиально лишенный аксиологических начал (по Юму).
То есть искажения предмета экономики как науки действительно чудовищны. Целиться в нравственные вопросы человеческого бытия в контексте общества и его принципиального устройства, а попасть в экономическое существование, принципиально лишенное какого-либо морального начала, – с чем это можно сравнить по степени расхождения целеполагания и целедостижения?
Поразительны масштабы деформаций, произошедших с базовыми понятиями экономики, «позаимствованными» ею у философии. Например, с философским понятием «человек как микрокосм». Человеку свойственны чувства и моральные суждения, основанные на любви и симпатии, вместе с тем ему присущи стремления к личному интересу, пользе, успеху. Юм со скептической осторожностью соединяет два эти начала в одно, а затем уже Иеремия Бентам основой практической этики провозглашает принцип пользы – принцип, уходящий корнями в природную способность человека стремиться к удовольствиям и избегать страданий. Так, все первоначально этические искания порождают особый предмет экономики как разрушенной философии, нацеленной на эгоизм, конкуренцию, пресловутый успех любой ценой – тот самый, о котором Жан-Жак Руссо потом скажет: «Если полагать смысл жизни в успехе, надо быть скорее подлецом, чем порядочным человеком». Изначально моральное содержание нравственной философии в результате всех предметных трансформаций стало антинравственным потенциалом в угоду достижения эгоистически понимаемого успеха и прочих сугубо экономических целей.
Рождение предмета экономики состоялось самым непредсказуемым образом – полным уходом от нравственной философии, от этики, от морали. Осознай же, наконец, человек, очень важное: экономика – это слепое бегство от философии как от любви к мудрости, бегство от относительно правильного и ценностного в абсолютно неприемлемое и аномичное. И что в итоге? Вместо целостного мира – экономико-производственная его амальгама, вместо человека – жалкий и примитивный, алчно-враждебный фантом. И от таких грубых – по сути, архаичных и диких – моделей человечество до сих пор не нашло в себе интеллекта и воли отказаться.
Без преувеличения можно сказать, что экономика стала той самой «философией», из которой вынули всю ее глубину и целостность, все ее духовно-нравственные и солидарно-социальные начала. То, что осталось в результате этого великого «обрезания», и оказалось теоретической базой построения основных цивилизационных практик по сей день. В таком ракурсе экономика предстает как собрание всего философски наихудшего, и именно наихудшему был дан максимальный простор практического внедрения и применения. Что же тогда мы удивляемся разразившемуся глобальному кризису – ведь с помощью наихудшего вряд ли можно построить нечто достойное.
Глобальный мировой кризис начался вовсе не сегодня, а именно тогда, когда произошел кардинальный отход экономики от философии в ее предметном понимании. И сам кризис имеет не экономический, а мировоззренческий характер. Финансы, экономика, политика, материальные и нематериальные ресурсы – лишь следствие первичных, мировоззренческих и ценностных, установок. Как же нужно было постараться извратить, подменить, чудовищно исказить предмет экономики как фрагмента философии за три последних века, чтобы получить сегодняшние реалии этой науки, а также печальную панораму большинства современных цивилизационных практик!
Однако дело не только в академической несостоятельности экономики. Главная беда нынешнего положения цивилизации, ее институционально-ценностных конструкций в другом: на протяжении уже трех веков человечество пытается строить свои основные общественные практики на фундаменте сугубо экономических начал, которых для этого совершенно недостаточно. Ведь что такое экономические цивилизационные практики в своей сущности? Самые примитивные, самые поверхностные, самые фрагментарные и нелепые, но тем не менее именно искаженно философские модели человека, общества, мира, государства, целей и ценностей существования. Общим признаком для всех этих так называемых экономических, а на самом деле примитивно философских, моделей является максимальная удаленность их от настоящего анализа, ориентированного духовно и метафизически.