Гильотина для святого
Татьяна Уланова
Начало года ознаменовалось исторической сенсацией: найдена гильотина, на которой во время Второй мировой войны в Германии казнили более 2800 человек. В том числе — участников студенческого антифашистского движения «Белая роза». Одним из лидеров этой группы сопротивления на территории Третьего рейха стал уроженец Оренбурга Александр Шморель. В июле 1943-го он был гильотинирован. А в 2012-м РПЦЗ прославила его в сонме Святых Российских Новомучеников. Спецкор «Культуры» побывала в Баварии, где происходили трагические события 1940-х годов, и взяла эксклюзивное интервью у родственников святого Александра Мюнхенского.
По правде сказать, нашли гильотину еще в 1974-м. Сорок лет она хранилась в запасниках Баварского национального музея, однажды даже экспонировалась. Но только теперь немецким историкам удалось установить, что именно этот карательный инструмент лишил жизни организаторов и вдохновителей «Белой розы» — Александра Шмореля, Ганса и Софи Шолль. По легенде, гильотину вывезли в Штраубинг, но по дороге решили избавиться от нее — от греха подальше, и бросили в Дунай. И настолько миф был убедителен, рассказывают старожилы, что даже водолазы принимались искать гильотину... Впрочем, о подлинности инструмента исследователи все равно спорят. Кто-то настаивает на экспертизах. Другие уверены, что инструмент специально подстроен «под руку» конкретного палача, значит сомнений быть не может. Да и тема, стоит ли помещать страшную находку в постоянную музейную экспозицию, пока дискутируется.
«Белую розу» создали студенты-медики Мюнхенского университета, друзья Александр Шморель и Ганс Шолль в июне 1942-го. Действовала она до февраля 1943-го. Была не единственной группой Сопротивления в Третьем рейхе. Однако «общее число противников национал-социалистического режима составляло не больше 0,1% населения Германии», — уточнил в интервью «Культуре» директор Мюнхенского института «Белой розы» Михаэль Кауфманн.
Сравнение германской «Белой розы» с советской «Молодой гвардией», действовавшей в тот же период в оккупированном Краснодоне, неизбежно. Однако советские подпольщики, лицом к лицу столкнувшиеся с проявлениями фашизма на территории родной страны, воевали не только с помощью листовок — они устраивали взрывы, налеты, поджоги. В отличие от «Белой розы», участники которой воздействовали на людей исключительно словом. Рассчитывали прежде всего на интеллигенцию. Цитировали Гёте, Шиллера, Новалиса, Лао-цзы, Аристотеля. И в первой же листовке (всего их было шесть) высказали то, что думали о правящем режиме и развязанной фюрером войне.
«...Разве не стыдится сегодня своего правительства каждый честный немец? Да и кто из нас догадывается о масштабе позора, который ляжет на нас и наших детей, когда пелена падет с наших глаз и ужаснейшие, выходящие бесконечно далеко за все рамки преступления появятся на свет?.. Если немцы — лишенные всякой индивидуальности — уже превратились в бездушную и трусливую массу, тогда, да — тогда они заслуживают гибели.
Гёте говорит о немцах как о трагическом народе... Но сегодня они скорее производят впечатление ограниченного, безвольного стада прихлебателей, у которых удален спинной мозг и которые теперь, утеряв стержень, готовы позволить гнать себя к гибели.
...Предотвращайте дальнейший бег этой атеистической военной машины.., пока остатки молодежи нашей нации не истекли где-нибудь кровью за наглую заносчивость недочеловека».
Пишущую машинку Александр взял напрокат у друга. Гектограф купил в магазине. А распространяли листовки подпольщики с помощью обыкновенной почты, покупая конверты с марками и отправляя в основном по случайно выбранным в телефонном справочнике адресам. Не только в Мюнхене. Прерывалась подпольная деятельность лишь на время полевой практики будущих медиков на Восточном фронте — в Гжатске Смоленской области. Несмотря на военные будни, ребятам удавалось общаться с местным населением, бывать в храме, читать Достоевского. Здесь друзья еще больше утвердились в своих мыслях отчаянно бороться с фашизмом. Усилилась и любовь к России, которую успел заронить в сердца товарищей Александр Шморель.
Русский немец
«Необычным и чуждым показалось мне все здесь теперь, после того, как я побывал в России. Никогда больше не смогу я свыкнуться с местной европейской «культивированной» жизнью, никогда! Целыми днями я думаю только о вас и о России.., потому что моя душа, мое сердце, мои мысли — все осталось на Родине. Здесь я тоже целиком и полностью живу в русском окружении: самовар и русский чай, балалайка, русские книги и иконы. Даже моя одежда — русская: рубаха, мои русские сапоги — одним словом, все — русское. Мои знакомые тоже русские. Но пока я должен оставаться в Германии...».
Такое письмо Александр отправил в Гжатск новой подруге Вале, вернувшись с фронта. Это была его первая и последняя поездка на родину после того, как в четыре года он, сын немца и русской, покинул с родителями Россию.
Шморели обосновались в Оренбурге еще в середине ХIХ века. Дед Александра — Карл-Август — торговал мехами в центре города, отец Гуго был доктором. Спасти свою супругу Наталью Петровну от тифа, правда, не смог. Александру не было и двух лет, когда он остался без матери. Вскоре Гуго Шморель женился на дочери владельца оренбургского пивоваренного завода Элизабет Гофман. Однако счастливой жизни на Урале уже не получилось. Трагические события в России и преследование немцев вынудили семью бежать из страны в 1921 году. С собой Шморели взяли няню Шурика — крестьянку Феодосию Лапшину, не знавшую ни слова на языке Гёте, но вывезенную в Германию с поддельным немецким паспортом. Именно эта простая русская женщина воспитала Александра и родившихся уже в Мюнхене Эриха и Наташу Шморель. Это она водила детей в русскую церковь. Это благодаря ей в семье праздновали православное Рождество и Пасху с неизменными куличами. Хотя большое влияние, несомненно, оказала и вторая жена Гуго Шмореля Элизабет (Елизавета Егоровна) — немка, родившаяся в России, трепетно относившаяся к родине и заменившая Александру рано умершую мать.
— Мачеха очень любила русскую литературу, — рассказывает президент Центра русской культуры «МИР» в Мюнхене Татьяна Лукина. — Шморели дружили с Пастернаками. Под влиянием Леонида Шурик, уже поступив на медфак университета, начал заниматься живописью. Однажды Леонид Пастернак подарил Гуго Шморелю свой карандашный портрет Бетховена. Александр создал по нему скульптуру, которая до сих пор хранится в семье. Русская культура была для Шморелей на первом месте. Все говорили на русском — с детьми занимались лучшие преподаватели. Впрочем, для эмигрантских семей это естественно — родина была для них святыней. Жена Эриха вспоминала, как няня варила варенье, лепила пельмени, пекла пироги. Но что меня больше всего поразило при знакомстве со Шморелями, так это толерантность, царившая в семье католика и протестантки, которые смогли воспитать старшего сына в православии — все-таки родная мама Шурика была верующей.