Министр иностранных дел Евгений Примаков поздравляет Виталия Третьякова с 45-летием. Январь 1998 года

– Вместо загадочного совпадения получается трезвый расчет и тонкое ощущение конъюнктуры?

– Абсолютно верно. Я начал этот проект, исходя из ситуационного состояния правящего класса и брожения в умах интеллектуалов, примыкавших к этому правящему классу. Я издавал «Политический класс» таким, каким, по моим представлениям, должен был быть журнал подобного типа. Здесь, конечно, мне серьезно помогли те издательские установки, которые у меня выработались еще в «Независимой газете». Я исходил из того, что ни я, ни Путин, ни Сурков, ни кто-то другой не знают истины по определению. Вместе с тем путей к этой истине не сотни и даже не десятки, а всего лишь несколько. Как Вы сказали, хватит пальцев на одной руке, чтобы их пересчитать. Предоставляя в «Политическом классе» возможность высказаться сторонникам этих путей, я помогал читателям, да и самим авторам лучше ориентироваться в ситуации, а всем нам вместе, благодаря публикациям журнала, нащупывать некую интегральную дорогу к истине. В свою очередь правящий класс, читая умные материалы в моем журнале – через референтов или через дайджесты, – я надеюсь, приближался к пониманию того, что нельзя бесконечно жечь свечу на бочке с порохом и фейерверки устраивать на крейсере «Аврора». Рано или поздно «Аврора» выстрелит, в моряках этого крейсера сегодня всё население страны.

– Все-таки «Политический класс» был в своем роде уникальным изданием, совмещавшим под одной обложкой глянец и интеллектуализм.

– А что Вы хотите? Мы уже давно вступили в эпоху массовой культуры на телевидении и в печатных СМИ тоже. Существенной – если не основной – стороной нынешнего масскульта является гламур. Раньше автора интересовало только то, чтобы его текст напечатали. Сейчас другие времена. Возможностей опубликоваться оказалось гораздо больше. Поэтому авторы стали разборчивее и привередливее. Их волнует уже не только содержание, но и дизайнерское оформление собственных публикаций. И у меня появился шанс за счет гламурной стилистики журнала компенсировать невозможность выплачивать авторам высокие гонорары. Тем более что я еще толком и не знал поначалу, кого печатать в «Политическом классе». Глупостей к тому времени уже все наговорили предостаточно, в том числе и умные люди. Я даже стал помещать портреты отдельных авторов – прежде никому не известных или мало известных – на обложку. Кто до того мог появиться на обложках журналов – скажем, серьезных еженедельников? Пушкин, если у него был какой-нибудь очередной юбилей. А вот Лермонтов уже не мог появиться. Какие-нибудь Тютчев или Горчаков не могли появиться. Путин мог появиться как президент – а вот Примаков уже нет. Патриарх мог – в силу специфики положения Русской православной церкви в наше стране. А Иоанн Кронштадтский – никогда. Между тем, скажем, Земфира, Валерия и Алла Пугачева имеют возможность оказаться что на обложке серьезного журнала, что на обложке «Пентхауса». Но все эти мои благие начинания требовали немалых денег. Бесплатно сейчас, как я уже говорил, ничего не делается ни в политике, ни в гламуре, ни в журналистике, ни в интеллектуальной среде. И нужны были не просто деньги, но деньги регулярные и стабильные. А в нынешней России имеется даже специальный термин – короткие деньги, предполагающие получение дохода как можно скорее. О других деньгах политический класс не хочет даже и разговаривать. У интеллектуального же класса денег и подавно нет никаких – ни коротких, ни длинных. Относительно свободные деньги есть у конкретных людей и у конкретных институтов. Но опять-таки сейчас эпоха коротких денег: сегодня вложил, а завтра нужен уже результат, желательно максимальный и желательно в эту предвыборную кампанию. Такого результата «Политический класс» дать не мог. Поэтому, естественно, скоро я стал испытывать трудности с финансированием. Теория и практика коротких денег довольно быстро побеждает благие порывы, намерение работать на будущее, на перспективу. Вот так «Политический класс» пять лет и просуществовал.

– Вот уже более десяти лет на канале «Культура» идет Ваша программа «Что делать?» О ней приходится слышать диаметрально противоположные мнения – от откровенно восторженных до гневно-обличительных. Кто-то воспринимает ее как передовой край современной российской мысли, а кто-то – как незрелищное занудство о банальностях. Последнее суждение, конечно, мягко говоря, спорно, но совершенно очевидно, что Ваша передача – явно не для всех. Уже хотя бы потому, что она требует от зрителя не просто внимания, но чуть ли не соучастия в дискуссии: в конце концов, небезучастное ее просматривание – это уже как бы соучастие. Но оправдан ли такой селективный подход? Нет ли у Вас ощущения, что будь программа не то чтобы попроще, но хотя бы несколько доступнее, Ваша аудитория стала бы резко шире? Это один вопрос. И другой вопрос тесно связан с первым. Сейчас общим мнением является убежденность в том, что СМИ – а уж тем более СМИ электронные – сознательно занижают планку своей продукции, чтобы не растерять аудиторию – особенно если речь идет об аудитории в прайм-тайм. Какая, по Вашему мнению, происходит динамика с аудиторией «Что делать?» Она сокращается? Остается прежней? Увеличивается?

– Так совпало случайно, что первый выпуск передачи «Что делать?» вышел в эфир летом 2001 года, в конце июня, через одну или две недели после того, как я перестал быть главным редактором «Независимой газеты». Задумал я эту передачу и предложил Олегу Добродееву ее делать, когда еще был главным редактором «Независимой». По-моему, мы даже ее первые выпуски записали, когда я им еще являлся. А уже с осени 2001-го передача стала выходить регулярно – сначала раз в две недели, а потом еженедельно. Но когда я задумывал передачу в конце зимы или весной 2001-го, мне уже было ясно, что мой союз с Березовским подходит к своему естественному финалу. К тому времени я уже много и часто выступал на телевидении как приглашенный эксперт и успел приобрести вкус к выступлению в прямом эфире или даже непрямом, но рассчитанном на гигантскую аудиторию. Меня приглашали, я сам никогда не набивался на какие-то телепередачи. Наоборот я очень часто отказывался участвовать в некоторых передачах, причем порой очень влиятельных – по охвату населения. Например, несколько раз я отказывался от участия в малаховской передаче «Пусть говорят». Но это позже уже было.

– Так там контент совершенно другой, формат кардинально отличается от формата «Что делать?» Да и вообще мне трудно представить Вас на ток-шоу такого рода.

– Меня, конечно, приглашали не на обсуждения того, кто кого и от кого родила. Поскольку я часто выступал, я критически относился к тому, что по телевизору показывают. Но я уже давно вынашивал идею о собственной передаче по типу ток-шоу. Просто я имел возможность лично и неоднократно убедиться в том, что по своей влиятельности общенациональный канал – а с другими я просто не имел дела – перешибает любую самую качественную и самую хорошую газету, причем даже тоже общенациональную. Просто такая эпоха наступила. Я много раз говорил, почему «Независимая газета» на своих страницах критиковала Березовского, в то время как он ее финансировал. Потому что Березовский как умный человек понимал, что если у тебя в руках баллистическая ракета, а именно – ОРТ, то смешно давать команду, куда стрелять пулемету, каковым была «Независимая газета». Пулемет отлаженный, метко стрелял, но это всего лишь пулемет – а там баллистическая ракета. С помощью ОРТ можно было выбрать любого президента, а с помощью «Независимой газеты» нельзя было даже одного губернатора поменять на другого. Не только с помощью «Независимой» – с помощью любой газеты нельзя. Так что Березовский такой ерундой не занимался. Правда, когда он оказался в эмиграции усилиями Путина, а я Путина поддерживал, то тут уже наступила совершенно другая ситуация. К тому же в редакции были люди, желавшие занять мое место и специально над тем работавшие довольно долгое время. И, в конце концов, своего добившиеся.